Полковник Варенцов повидал на своем веку столько кровавых событий, что кинокадры из этой хроники могли бы менее крепкого человека лишить сна. К своему счастью, Варенцов не был ни впечатлителен, ни склонен к рефлексии (во всем, что не касается Аленки…). Принцип его поведения звучал роботоподобно: «Я служу!» Он не менялся, менялись цели, которым он служил. Первоначально от него требовали распространения коммунизма во всем мире. Затем перебросили на обслуживание внутренних нужд, потребовав сохранения коммунистической власти в СССР. Когда стало ясно, что СССР обречен, Баренцеву дали понять: пусть падет коммунизм, лишь бы сохранилась власть правящей элиты. И так получилось, что последней цели он служил с наибольшим рвением. Злые языки намекали на то, что немалая часть денег советской компартии, вокруг наследия которой кипели дебаты, утекла в коммерческие структуры, которые «крышевал» Никита Александрович — лично или через посредников. Бог им судья! Им не приходилось освидетельствовать тело старого друга Николаши, который — вот беда! — среди бела дня выпал из окна собственного кабинета. По странному совпадению, Николай, обладатель поэтичной украинской фамилии, по своей должности ведал собственностью ЦК КПСС…
При этом Никита Варенцов слыл заядлым сталинистом, неоднократно пугавшим и смущавшим начальство своими декларациями. Сталина он не застал, но пришедший из глубин нерассуждающего детства образ пожилого, медлительного Отца Народов с трубкой, готовой выпустить клубы густого дыма, служил для него символом стабильности и заботы. Так заботится курица о своих цыплятах, тюкая клювом каждого, кто, не рассчитав силенок, копошится, пытаясь выбраться из теплого гнезда. Наедине с собой Никита Варенцов признавал, что эти представления — дань ушедшему романтизму. Впрочем, за что ругать Сталина? За то, что его средства были жестоки, грубы и грязны? Но, на памяти Варенцова, когда они были благородны? А когда они на самом деле бывали благородны, получалось хуже для всех.
Взять хотя бы Горбачева — ведь только хорошего хотел человек! Хотел понемногу, постепенно развивать частный бизнес — и создал кооперативы. Хотел избавить русский народ от пьянства — и ввел антиалкогольную кампанию. А что получилось? Народ, о чьем здоровье так пекся первый и последний президент Советского Союза, начал массово умирать из-за того, что травился всякой неподходящей для питья дрянью. Те, кто травиться не желал, обращались к поставщикам самодельных спиртных напитков, то есть, попросту говоря, к самогонщикам. Те сколачивали целые состояния, которые инвестировали — куда? — правильно, в кооперативы. Так закладывался фундамент современного преступного капитала. Самогонная мафия оплела всю страну и для лоббирования своих интересов начала покупать чиновников. Правительство, которое, по идее, должно противостоять коррупции, гнило от нее.
Иронически покхмыкивая своим мыслям, Варенцов отправился на кухню заваривать чай. Считая «сухой закон» проявлением государственной глупости, Варенцов не был склонен к употреблению алкоголя: если приходилось, пил за компанию, для пользы дела, а для себя предпочитал чай. Заваренный в миниатюрном чайнике, предварительно ошпаренном изнутри кипятком, с соблюдением разных китайским священнодействий. Баловаться под чашку чая печеньем или конфетами не любил: это для профаном, Истинному ценителю достаточно букета самого напитка. А для него — гурмана высшей пробы — лучшим дополнением к чаепитию был бы Аленкин взгляд. Такой, как прежде. Один лишь взгляд…
Напрасно подозревают его в корысти. Нищим он не был, это правда, но не обзавелся и миллиардным капиталом, как некоторые. Он был псом, охраняющим чужие деньги. Что делал Никита Варенцов? Служил. Высказывал свои взгляды, иной раз демонстративно диссидентничал (это он мог себе позволить), однако служил. Он нуждался в своей службе, но ведь и в нем нуждались. Он оставался одним и тем же, но умел вести себя по-разному в зависимости от ситуации. А ситуации, как известно, вариабельны… Таким людям, как Феофанов, предстоит вскоре это испытать.
Лицо полковника Никиты Варенцова не изменилось, когда он рассматривал фотографии, на которых Феофанов был запечатлен с Водолазом — подручным Саввы Сретенского. Он получил то, что желал. Такова служебная необходимость.
Сзади легким шагом приблизилась Аленка. Ее походка осталась прежней — как у эльфа, как у стрекозы… Заглянула через плечо. Фотографии такого рода нельзя показывать никому из посторонних, даже близким, но Аленка — особый случай. Ей можно показывать все. Никита Александрович не уверен, что она различает изображение на бумаге. И если да, то что она видит своими трогательно распахнутыми, но пустыми глазами?
Когда Варенцов, в свои пятьдесят, сошелся с двадцатитрехлетней студенткой кожевенно-обувного техникума, его бывшая жена произнесла приговор: ненадолго. Никита скоро бросит эту свистушку. Подумаешь, кадр: подмосковная сиротка из Мытищ, мать умерла, отца отродясь не было. Он и зовет-то ее не как любовницу, а как внучку — Аленка. По паспорту ее имя было — Алла, но так роскошно это смешливое веснушчатое создание с косичками не называл никто. Косы пришлось остричь, потому что она разучилась их заплетать, да, но это все после несчастья. А до несчастья они упивались друг другом, Аленка так и имела на нем, и, чтобы компенсировать свою вечную занятость, краткие дни и часы отдыха он проводил с нею, повсюду брал ее с собой. Знал бы, чем это грозит — засадил бы в бронированную камеру! Хватит себя терзать, от судьбы не уйдешь.
В тот ресторан она впервые надела вечернее платье и жутко волновалась, привычная к джинсам и свитеру, и была так обворожительна в своем экзаменационном волнении, что Никита расцеловал бы ее при всех, при официанте, который принес вишневый коктейль, когда пижонски одетый тип, подергиваясь лицом, засунул руку за пазуху, и полковник Варенцов успел швырнуть Аленку на пол и навалиться на нее, прежде чем останки их столика вместе с двумя соседними разметало по всему залу. Возле Аленкиного виска краснела лужица; «Кровь», — машинально отметил Никита, прежде чем успел заметить вишенку, позволявшую распознать в лужице коктейль.
Целью покушения был Варенцов, жертвой стала ни в чем не повинная Аленка. На ее теле не осталось ни единой царапины, но в голове что-то непоправимо сдвинулось: Аленка утратила дар речи, не узнавала окружающих, пассивно-равнодушная, как кукла в человеческий рост. Если ее вели, она шла, если кормили, ела, но, предоставленная себе, умерла бы от голода. А может, просто забыла бы дышать… «Реактивное состояние, — сказали врачи, — пройдет». Но оно не проходило. Варенцов без пользы тратил деньги на нейрохирургов и невропатологов, пока один модный психоаналитик не сказал ему, что дело не во взрыве, который послужил всего лишь детонатором психоза: дело во всей предшествующей жизни. Известны ли Никите Александровичу какие-либо травматические для пациентки факторы?
Факторов не счесть. Травматические? Значит, травмирована вся страна. Нищее полуголодное детство. Мать, надрывавшаяся, чтобы прокормить себя и дочь, и умершая от какой-то хвори, подцепленной но время челночного рейса. Наркоман, среди бела дни отнявший у девочки деньги, которые она несла в булочную. Старшеклассники-подонки, что всей компанией лишили Аленку девственности только потому, что купили презервативы, торопясь расписаться и своей мужественности… Аленка ничего не утаила от своего возлюбленного, признаваясь в самых тягостных вещах с вечной улыбкой, киношной, сияющей и молодой: мол, мне это по фигу, я сильная! Какая же бездна отчаяния скрывалась за ее готовностью улыбнуться?
