Знал, что Снимщиков закрыл девчонку в карцер на ночь, чтобы та созналась в убийстве. Потому как пребывал в твердой уверенности, что она виновна.
Знал, что Веретину была дана команда ее отпустить. И верные люди успели донести, что команда была спущена с самого что ни на есть верхнего яруса.
И знал также, что упрямство Снимщикова стоило тому расположения его будущего тестя. А Веретину почти открыто пригрозили: не подчинишься, пойдешь прямиком на помидорные грядки.
Все это Липатов Вадик знал. Чего не знал, о том догадывался. Не знал одного: виновна ли Соня в убийстве своей подруги или нет?
Если приказано ее отпустить даже без подписки о невыезде, значит, не виновна.
Но почему тогда Веретин, вызвавший его к себе перед визитом Снимщикова, приказал с нее глаз не спускать?
– Я знаю, как ты умеешь очаровывать таких вот милашек, Вадим, – грузно пройдясь по кабинету, проговорил Игнат Степанович. – Ты у нас местный Казанова и славишься тем, что заводишь романы прямо в своем кабинете. Так вот… Как хочешь выворачивайся, как хочешь ублажай и обольщай, но крутись возле девчонки и денно и нощно.
– Может, мне на ней и жениться в интересах дела? – решил пошутить Вадик, чтобы немного разрядить обстановку.
– Понадобится – женишься! – рявкнул Веретин и указал ему на дверь.
А ему-то что! Ему оно и на руку. В личной жизни уже второй месяц полный застой и отстой. Соня – девочка симпатичная, к тому же жилплощадь имеется, не придется таскать ее в свое милицейское общежитие.
Все не так уж и плохо!
Не забывая прислушиваться к шуршанию воды в ванной, Вадик быстро обежал две ее комнаты. Ненадолго задержался в спальне. Схватил с подушки невесомую ночную сорочку из непонятно куда приспосабливаемых веревочек, ленточек и оборочек. Подержал в руках, поднес к лицу и втянул носом тонкий запах ее духов.
Приятно пахло, черт побери! Он даже легкое возбуждение испытал, мгновенно представив ее голой в душе. Тут же встряхнулся, снова пристроил ночнушку на место и пошел на кухню.
Когда Соня вышла из ванной в халате, с замотанной полотенцем головой, он уже успел вскипятить чайник. Поставить на стол чашки и блюдо с бисквитными рулетиками и как раз засунуть упаковку из-под них в мусорное ведро. Предварительно, правда, успев исследовать его содержимое. Исследовать особо было нечего. Пакет, вставленный в ведро, был практически пуст, если не считать использованной банки из-под кофе и двух яичных скорлупок.
– Как дела? – спросил Липатов, внимательно вглядываясь в ее лицо, нет, кажется, никаких следов слез нет, он не ошибся в ее уравновешенности. – Все в порядке? Как самочувствие?
– Ничего, – сдержанно ответила она и тут же опустилась на стул. – Спасибо за хлопоты. Очень хочется чая. Горячего, целую кружку, только послаще!
Он все сделал, как она хотела. Себе навел растворимого кофе. В зернах не нашел, хотя очень хотелось блеснуть умением. В плане приготовления кофе ему не было равных в их общаге. Запах из общей кухни густым облаком расползался по коридору почти каждое утро.
У Сони кофейных зерен Вадик не нашел, хотя успел облазить все шкафы.
Липатов оседлал соседний стул, пристроив кружку со своим растворимым кофе на спинке. Прихлебнул раз-другой, не сводя глаз с Сони, и как бы между прочим произнес:
– Н-да… Неприятная история… Представляю, что вы сейчас чувствуете.
– Вряд ли, – спокойно парировала Соня, с трудом подавляя зевоту, сводящую судорогой ее скулы. – Для этого вам, прежде всего, нужно было бы простоять всю ночь в сыром склепе, полном мокриц.
– Все этот Снимщиков! – подхватил тут же Липатов, подосадовав на себя. Надо же так невпопад было ляпнуть. – Не останови его, под расстрел человека подставит! Старатель тот еще!..
Она никак не отреагировала на его слова. Не поддержала и не возразила, маленькими глотками вливая в себя приготовленный им крепкий сладкий чай. И он снова разозлился на себя. Почему-то вдруг стало важным понравиться ей. И не в Веретине одном дело. А в том, наверное, что она удивительно хороша была в своем голубом толстом халате и таком же голубом полотенце, обмотавшем ей волосы затейливой чалмой. И хранила еще его память тот тонкий, едва уловимый запах духов, исходивший от ее ночной сорочки. И совершенно некстати брала за сердце странная оторопь, что вот эта девочка ему как раз и не по зубам. Не станет она связываться с таким, как он. Не слишком он для нее… блин, какое же слово-то правильное подобрать… Утонченный, во!
Грубый он, Липатов Вадик, и не галантный, хотя и таскался с ней на руках по всему коридору, и за водой бегал, и домой потом вез. Он не Снимщиков, с которым все считаются и которого все, без исключения, называют по имени-отчеству. А его все Вадик да Вадик, ну по фамилии еще.
Рубашек он не носит, предпочитая футболки. Пиджаки и вовсе ненавидит, с радостью заменяя их свитерами и джинсовыми куртками. А Олег, черт побери, Сергеевич только в пиджачных парах да в рубашках с галстуками. И в винах толк Снимщиков знает, и в драгоценных камнях разбирается. Липатов подсек недавно, как тот кольцо своей Тайке выбирал.
Интересно, а со Снимщиковым закрутила бы Соня роман? Смогла бы без лишних предисловий выбраться сейчас из своего махрового кокона и броситься тому на шею?
– Вадик, вам пора, – твердо произнесла Соня, пристраивая опустевшую чашку на стол. – Огромное спасибо вам за помощь и…
– Я позвоню! – едва ли не с угрозой перебил ее Липатов, рассердившись за то, что она его выставляет.
– Да? – удивилась Соня. – А, ну да… Звоните, если видите в этом необходимость.
– Вижу, – кивнул Липатов, вставая и бросаясь к раковине полоскать свою чашку, вот, мол, смотрите, какой я хозяйственный. И понес скороговоркой первое, что пришло ему в голову: – Ваша подруга погибла при странных обстоятельствах. Ее мать, которая вам сейчас покровительствует, занимает определенный вес в известных кругах нашего города. Как знать, не отсюда ли ноги растут у этого преступления! Так что, находясь в непосредственной близости от этой дамы, вы тоже подвергаетесь определенному риску. Уж не обессудьте, но придется вам потерпеть мое присутствие. В целях вашей же безопасности, Соня! Вы сегодня еще куда-нибудь собираетесь?
– А?
Она абсолютно не хотела заполучить вместе с долгожданной свободой еще и охранника в придачу. Она так не договаривалась! И уж если кому ее и охранять, так это… тому кареглазому мерзавцу, который намеревался посадить ее в тюрьму. Пускай бы покрутился рядом и понаблюдал, а заодно и выводов понаделал, что она никого не способна убить и обидеть.
– Вы сегодня собираетесь выходить из дома куда-нибудь? – терпеливо повторил свой вопрос Липатов, решив дожать ее и окончательно застолбить место подле нее, тем более что на то имелось начальствующее распоряжение.
– Я не знаю, а что?
Желание уснуть стало просто болезненным, и еще более болезненным было желание не видеть этого парня. И не видеть вообще никого, даже себя в зеркале. Но, кажется, он совершенно не способен был читать ее мысли, продолжая назойливо навязывать ей свою заботу.
