Судя по ее ответу, по ее твердости, Ванесса искренне любила своего мужа. Или была прекрасной актрисой.
И если он ошибался насчет ее отношений с его отцом, неужели он ошибался и насчет других вещей?
Всю ночь подобные вопросы и противоречивые ответы не давали ему заснуть. На рассвете он отправился в бассейн отеля и проплыл сто кругов. После этого Тристан собирался вернуться в свой номер люкс и заняться работой, как обычно по утрам в понедельник.
Но вместо работы он покатил в пригород, переулок Уайт-Бёрч. Тристану нужны были факты.
Не только о Ванессе, но и об отце, с которым он не говорил с тех пор, как уехал из Иствика в двенадцатилетнем возрасте.
Он подъехал к уединенному и тихому особняку и нашел Ванессу в саду.
Солнце взошло меньше часа назад, утро было пока таким же пастельным, как ее отливающие платиной волосы. И таким же прозрачным, как ее ночная рубашка желтовато-розового цвета. Образ ее был мягким и воздушным, Тристана приковала к месту ее красота. Их разделяло двадцать ярдов газона и многочисленные розовые кусты, но он почувствовал, что она внезапно замерла, заметив его присутствие.
Он приблизился к ней.
Она запретна. Она любила твоего отца. Она пять лет была его женой.
В одной руке, скрытой под перчаткой, она держала букет цветов с длинными стеблями, в другой — тоже защищенной перчаткой — ножницы смертоносного вида.
— Надеюсь, я не слишком тебя испугал.
— Я думала, что это Глория, что она приехала пораньше.
Он понимал, что их влечет друг к другу. Она чувствовала то же самое, что и он, — Тристан видел это в ее глазах, догадывался по легкому румянцу ее щек.
— Я хотела поговорить с тобой о том, что я сказала вчера… или о том, чего я не сказала. О твоем отце. О завещании. Может быть, у тебя сложилось впечатление, что Стюарт не хотел, чтобы ты что-нибудь получил. Это не так.
— Он оставил мне тысячу долларов. Чтобы показать, что он меня не забыл.
— Он сделал бы тебя бенефициарием, Тристан, если бы ты приехал его повидать, когда он просил. Проигнорировать его письмо — это было жестоко. Он был твоим отцом, и он умирал. Неужели ты не мог поступиться своей гордыней и позвонить?
— О каком письме идет речь?
— Он хотел тебя увидеть или по крайней мере поговорить с тобой, объяснить свою позицию в истории ваших отношений. Я предложила ему написать — для него это было бы легче, чем попытаться объяснить все по телефону. — Она пристально уставилась на него. — Ты не получил письмо? И когда я пыталась позвонить…
Он не отвечал на ее звонки, потом — на ее все более настойчивые сообщения. А потом было уже слишком поздно. Его отец был уже час как мертв.
— Если он так хотел поговорить со мной, почему, черт возьми, он не сделал это раньше?
— Потому что он был таким же гордым и упрямым, как ты! Он излил в том письме свою душу, и, когда ты не ответил, когда он не получил в ответ ничего, кроме холодного молчания, он сдался.
— Но ты не сдалась.
Он понял это по ее глазам. Она настояла, чтобы Стюарт написал письмо. И звонила, когда его отца поместили в больницу. Ванесса хотела помирить их: мужа, которого она любила, и его единственного сына.
— Именно тогда он решил насчет завещания. Он сказал, что у тебя в Австралии своя жизнь. Ты добился успеха. Тебе не нужны его деньги, и тебе не нужен он сам.
Она была права. В тридцать лет он уже не нуждался в отце. А только с горечью вспоминал те годы, когда тосковал по отцовской поддержке.
— Он никогда не забывал, что ты его сын. Чем выше поднималась твоя звезда, тем больше историй он находил в прессе.
— Его сын знаменитый футболист…
— Да нет, Тристан! Он что-то узнавал о тебе как о сыне. Но, конечно же, он выучил все о вашей игре по австралийским правилам и читал все сообщения о матчах. Он смотрел игры по кабельному телевидению.
Однажды ночью я обнаружила, что он сидит впотьмах в комнате, где смотрел игру.
Когда он заговорил, в его голосе я услышала слезы. Потом он мне сказал, что то была твоя двухсотая игра и что в перерыве между таймами показали специальную передачу о тебе. Он был так горд, а я так чертовски сердилась на вас обоих, потому что вы ничего не делали для того, чтобы покончить с разрывом между вами. — Она помолчала, а потом продолжила: — Почему для тебя так важно это наследство? Твой успех в футболе сменился бизнесом. Ты только что продал свою компанию, и, по-видимому, выгодно. Тебе не нужны эти деньги.
— Деньги — не все, герцогиня.
— Тебе нужен этот дом? Он имеет особое значение для тебя?
— Уже нет. А для тебя?
— Он много значил для Стюарта, поэтому я отвечу: да.
— Я спрашиваю о тебе. Ты счастлива здесь, живя этой жизнью?
Она взглянула ему прямо в глаза.
— Да. Я люблю свою работу, которую выполняю безвозмездно. Мне нравится почти все в моей жизни. Мне нравится то, что обо мне заботятся.
— Не говоря уже о вещах, которые можно купить за деньги.
— Меня не волнуют эти вещи.
Разве?
— Ты сказала мне, что любишь свою машину. Твоя одежда — не из дешевого магазина. И как насчет безделушек? — Он подошел к ней совсем близко. — Если вещи не имеют для тебя значения, тогда почему ты так расстроилась, когда та статуэтка разбилась вдребезги?
— Это был подарок.
— От Стюарта?
— Одна женщина из Нью-Йорка, у которой работала моя мать, подарила мне ту статуэтку, когда мне исполнилось двенадцать лет.
— Щедро с ее стороны.
— И да и нет. Для нее это был только добрый жест по отношению к бедной дочке горничной. Но для меня… та маленькая статуэтка стала моим талисманом. Я хранила ее как напоминание о моем прошлом. Впрочем, не имеет значения то, что она разбилась. — Ванесса еле заметно пожала плечами. — Мне она больше не нужна.
Однако тогда он видел, как она горевала.
— Может быть, она тебе и не нужна, но это имеет значение.
— Нет. Значение имеет то, как Стюарт хотел разделить свое богатство. Мы говорили с ним об этом — о благотворительных учреждениях и о лучшем способе помощи, — но все приостановлено из-за твоей юридической претензии. Почему ты упорствуешь?
— Дело в справедливости, Ванесса. В моей матери. Знаешь ли ты, что она ничего не получила после развода с отцом? После пятнадцати лет брака… ничего.
— Так ты себя считаешь ничем, Тристан? И твоя мать так считала?
То же самое он слышал от Лиз Крамер. Она взяла тебя, Тристан, самую большую ценность в этом браке.
— Она считала, что ей повезло, когда она получила полную опеку надо мной.
