Роберт Ильич хорошо помнил наказ своей матушки: на все события, даже самые неожиданные, реагировать спокойно и без лишних эмоций — вскинул бровь и произнес:
— Мне что, готовиться в скором будущем стать дедом?
Тоня вспыхнула, подошла к отцу и обняла его за шею. Она знала, что могла вить из родителя веревки. Еще бы, она была единственным ребенком, первая жена Роберта и их малыш умерли во время блокады, а рождение дочери стоило его второй супруге жизни.
— Папочка, ну не будь таким букой! — сказала Тоня, целуя его в щеку. — Прошли времена, когда замуж выходили только из-за того, что нагуляли на стороне живот. Так что не волнуйся, дедом тебе в обозримом будущем стать не грозит.
Роберт Ильич про себя в очередной раз отметил, что не может долго злиться на дочь, которая с каждым днем все сильнее делалась похожа на свою бабку, его мать, в молодости, и спросил:
— Кто же счастливец? Ах, подожди! Полагаю, Стас Можейко?
Тоня, снова поцеловав отца, произнесла:
— Нет, папочка, не угадал! Стасик человек неплохой, но зануда! Тем более он женат и у него крошка сын. Мой муж — Витя Сипливый!
Директор «Петрополиса» хмыкнул:
— И ты теперь у нас, стало быть, тоже Сипливая?
Тоня топнула ножкой и ответила:
— Фамилию менять я не намерена, это давно вышло из моды, папочка, я же современная советская женщина!
Роберт Ильич подумал, что нудный Стасик Можейко стал бы, конечно, гораздо более подходящим мужем для его Тонечки, нежели карьерист и подхалим Сипливый.
— И чем же привлек тебя этот сопливый? Ох, извини, Сипливый?
— Папочка, издеваться над его фамилией инфантильно и тебе явно не к лицу, — заявила девушка. — Я его… люблю…
Отец уловил фальшь в тоне дочери и легкую паузу перед словом «люблю». Значит, этого Сипливого она не любила, но зачем тогда вышла замуж, да к тому же столь скоропалительно, да еще тайно?
В дочери Роберт Ильич души не чаял, надеялся, что, отучившись в институте, Тоня пойдет по его стопам и начнет работать в «Петрополисе». Планировал многому ее научить, пытался поведать ей историю их семейства, рассказать об удивительных приключениях Тониной бабки, ее тезки, но девушка не хотела и слышать о работе в «Петрополисе», все рвалась в Москву и мечтала попасть за границу.
— Это потому, что его папаша работает в МИДе и сынка туда пристроил? — произнес он саркастически. — Думаешь, он послом во Франции станет и тебя с собой возьмет? Твой Витя — типок приторный и бесхребетный. Такой карьеры не сделает, даже несмотря на папочку…
Дочка, топнув ногой, воскликнула:
— Папа, не смей говорить так о своем зяте! Мы — законные муж и жена! Так нужно…
— Почему так нужно? — спросил отец, чувствуя, что тревога внезапно заполнила его сердце, а Тоня заявила:
— Потому что мы любим друг друга, папочка! И кстати, ты ведь позволишь нам устроить на выходных в «Петрополисе» небольшую вечеринку по поводу этого радостного события? Никакого белого платья, никакой фаты, это все давно неактуально! Прием для избранных в нашем ресторане…
Отец вздохнул и сказал:
— Пользуешься служебным положением своего отца, Тоня…
Дочь, вырвав у него согласие, упорхнула, Роберт Ильич же сидел за столом и тяжело дышал, у него прихватило сердце. С трудом поднявшись, он вышел в коридор. Умереть в «Петрополисе», как матушка, разве может быть что-то лучше?
Но умирать в данный момент он не собирался.
Один из младших швейцаров, высокий кудрявый черноволосый молодой человек, с темными глазами и задорной улыбкой, которая тотчас сменилась озабоченной миной, когда он увидел держащегося за сердце директора, бросился к нему.
— Роберт Ильич, я вызову «Скорую»! — заявил он.
— Нет, Ильфат, прошу тебя, сейчас все пройдет… — сказал Величай, но молодой человек, студент, который подрабатывал в «Петрополисе», настоял на своем. Врачи констатировали сердечный криз, сделали инъекцию и хотели увезти в больницу, но Роберт Ильич наотрез отказался.
Ни о каком прописанном постельном режиме и речи быть не могло — Роберт Ильич никогда не болел, отпуск проводил в «Петрополисе» и не мыслил жизни без отеля, которым руководил после трагической смерти своей матери летом 1940 года.
От дочери приезд «Скорой» Величай решил скрыть и велел всем, кто стал свидетелем, в первую очередь Ильфату Зюльмиеву, держать язык за зубами…
— Вы должны подумать о себе… — попытался возразить молодой человек, но директор был неумолим. Наконец Ильфат дал слово, что ничего Тоне не скажет, а Роберт Ильич, провожая его взглядом, вдруг подумал, что если его девочке и нужен был муж, то именно такой, как этот Ильфат: надежный, добрый и готовый всегда защитить и прийти на помощь.
Но теперь у Тони уже имелся супруг, и вероятность того, что она разведется и выскочит замуж за Ильфата, была не просто ничтожна, а из разряда минус-величин.
…Западная музыка была чересчур громкой, а время уже позднее. Роберт Ильич вышел из-за стойки администратора и, заметив спешащего к нему одного из администраторов по этажам, произнес:
— Знаю, сейчас позабочусь, чтобы уменьшили звук.
Администратор благодарно закивал и сказал:
— А то жалобы уже поступают… Кстати, поздравляю вас с замужеством Антонины Робертовны!
Роберт Ильич только вздохнул и отправился в ресторан отеля, который с шести вечера был закрыт для посетителей, ибо там шло празднование бракосочетания Тони. Она и ее новоиспеченный супруг в самом деле решили отмечать сие событие крайне нетрадиционно.
Молодая пара пригласила на торжество исключительно своих приятелей и знакомых, сплошь представителей так называемой «золотой молодежи», и ни одного родственника. Тоня заявила, что отец Вити не может приехать из Москвы в Питер, а матушка находится в престижном пансионате в Карловых Варах.
— Но я-то здесь! — не выдержал Роберт Ильич во время того разговора, а дочка, поцеловав его, проворковала:
— Папочка, ну зачем тебе молодежная свадьба? Тебе скучно будет и неинтересно!
Зал ресторана тонул в грохоте и слепящих лучах цветомузыки, Роберт Ильич зашел и оторопел: на одном из столов танцевала полуголая особа, несколько парочек тискали друг друга в объятиях на танцевальной площадке, кто-то блевал в углу, кто-то размахивал кулаками.
Заметив патлатого типа, который производил какие-то подозрительные манипуляции с белым порошком, Роберт Ильич вырвал у него из рук пакетик, бросил на пол и растоптал содержимое ногами.
— Эй, старик, ты что, оборзел! Этот кокс знаешь во сколько мне обошелся? — проревел патлатый и бросился на директора, но его отстранил плотный молодой субъект с короткой стрижкой и набыченным взором. Кажется, кто-то из шапочных знакомых дочери…
