Но Верочка не вернулась к Геральду, она от него сбежала. Сбежала от его власти и издевательств. Сбежала, ничего не сказав ему, Назарову, потому что не могла ничего сказать. Ей было стыдно… Он это понимал. И он должен ее найти, пусть на поиски у него уйдет весь остаток жизни.
— У нее были подруги в городе? Может, в школе или по студенчеству? Может, рожали вместе или детей в коляске катали? Ну, Гера, не молчи? — повысил голос Назаров, едва удержавшись от того, чтобы снова не начать трепать его за шиворот.
— Так сразу не могу сказать, — пробормотал Хитц, выбрасывая в корзину для мусора окровавленные платки и опуская рукава рубашки. — Она домашней была, Верочка…
— Почему ты так сказал??? Почему была??? Чего ты мелешь, гад??? — У Назарова даже губы посинели от страха, он почувствовал это и в отчаянии затряс головой. — Не смей говорить о ней в прошедшем времени, понял!!!
— Для меня… для меня она в прошедшем времени, — с горечью обронил Геральд и принялся терзать свои волосы. — Найди их, Назаров! Хочешь, на колени встану?! Найди! Верку… Верку можешь забирать себе. Лезть к ней не стану, клянусь!!! Сыном клянусь! Ты его мне найди, Назаров!!! Сына найди… у меня же… никого, кроме него, нет… Ни одной родной души!..
Назаров ушел из его кабинета пять минут спустя. Они сообща составили список знакомых Веры, телефонов друзей Данилы, адресов возможных подруг по работе, и Назаров удалился.
Он вышел на улицу, поднял повыше воротник форменной куртки и направился к троллейбусной остановке. Там толпилась гомонящая группа подростков, к кромке тротуара жались две пожилые женщины, с опасением косившиеся в сторону тинейджеров, да еще влюбленная парочка. Завидев Назарова в форме, дамы приободрились, подростки попритихли, а влюбленные поспешили отойти подальше. Но даже с приличного расстояния Назаров учуял густое амбре водочных паров. Понятно… Молодежь поднабралась для храбрости. Сейчас начнут тискаться в каком-нибудь парадном, доводя друг друга до обморока и испуганно отпрыгивая всякий раз, когда хлопнет подъездная дверь…
Дождавшись, когда к остановке, утробно фыркнув открывающимися дверями, подкатил троллейбус, Назаров прошел вперед по салону и сел за водителем спиной ко всем.
Видеть чужие чувства, пусть и изрядно подогретые водкой, он не мог. Ему было нужно и важно сейчас не позволить утопить себя в том горе, в котором он барахтался вот уже две недели, становясь с каждым днем все более бессильным. Ему сейчас нужно поверить в свой собственный успех.
Он найдет ее! Он так любит ее, так успел соскучиться, так измучался от неизвестности… Он найдет их непременно, лишь бы… лишь бы только с ней ничего не случилось, лишь бы Верочка была жива…
Глава 20
Откуда-то сверху капала вода…
Монотонно, капля по капле, она сочилась сверху и разбивалась о ее голову. Ей именно так и чудилось, будто все эти капли, исчисляемые миллионами, методично разбиваются о ее голову и вот-вот должны расколоть ее пополам.
Капля камень точит… Она помнила эту пословицу, и теперь, как никогда, осознала ее истинный сокрушительный смысл. Эти капли успели выбить из нее все, что еще оставалось человеческого. Сейчас в ней ничего уже не осталось, кроме пустоты. Временами, правда, накатывал ужас, подогреваемый дикими женскими криками, но он быстро умирал. Женщина кричала страшно, но коротко. И снова наступала тишина, разбавленная не желающей утихомириться капелью.
Сколько просидела в непроглядной черноте, она не знала. Счет дням она вести не могла, если бы и хотела. Единственное, чего жаждала ее душа и обессиленное тело, — это смерти. Но ей отчего-то не позволяли умереть. Ее кормили, иногда насильно, и давали пить. Случалось это всегда в одно и то же время, о чем ей подсказывал желудок, начинавший ворчливо урчать перед тем, как в черную бездну к ней пробивался тонкий, будто лезвие ножа, луч света. Этот луч преломлялся и ненадолго увязал в бархатной тьме подземелья, а потом вздрагивал и разрастался до мерцающего пламени свечи.
Следом за этой мигающей каплей огня из темноты на нее надвигалась огромная человеческая фигура, шуршащая пакетом с продуктами и водой. Человек этот, так же, как и страшный женский крик, внушал ей ужас на то короткое время, что бывал подле нее. Она не видела его лица, голос при общении с ней он менял до неузнаваемости, чем-то прикрывая рот, но тем не менее она раз за разом тонула в волнах ужаса, исходивших от его громоздкой фигуры.
Поначалу она отказывалась есть и все старалась выяснить, почему она здесь и что с ее сыном. Кричала, плакала, пыталась брыкаться настолько, насколько позволяла ей цепь, которой она была прикована к камням. Она даже кидала в этого типа тарелки с едой и выливала воду. И тогда… Тогда он заставлял ее съесть все, что она бросила на землю. Заставлял, прижав ее лицо к земле, больно удерживая за шею и все время шепча ей:
— Ты будешь жить, сука. Будешь жить и жрать, если хочешь, чтобы твоего сына не зарыли живьем на твоих глазах.
Верочка сразу поверила, что так и будет, если она ослушается. Хотя не понимала, почему до сих пор они живы.
Ее квартира и вещи, все вещи, что она оставила там, торопясь сбежать… Именно они стали причиной ее пребывания в этом темном подземелье. Она якобы подогрела корыстный интерес преступной группировки, излишне живописуя свое жилье и набивая цену. Они прониклись, и она попалась. Попалась так бездарно, как глупая, наивная курица. И самое главное, что никто не станет ее искать! Ни ее, ни Данилку!..
Про сына она старалась не думать, потому что мгновенно впадала в безумство и начинала биться головой об осклизлые холодные камни. Иногда наступало благодатное беспамятство, иногда ей удавалось надолго заснуть, но, когда сна не было и разум работал особенно четко, Вера просила себе смерти.
Но и в этом ей было отказано, и ей очень хотелось бы знать — почему.
Ответ, как ни странно, она получила все от того же страшного человека.
Прошлым днем он оказался на удивление разговорчивым. И пока она без аппетита жевала вареные слипшиеся макаронины и запивала их затхлой водой, он вдруг проговорил:
— Скоро твои мучения закончатся.
— А-аа, понятно, — отозвалась она, впрочем, без особой заинтересованности. — Меня убьют?
— Не-а, это нужно было сделать раньше. — В его голосе не было никаких чувств, но ей почему-то стало казаться, что убивать ее он не хочет. — Мужик твой богатый?
— Наверное. Мы в разводе…
— Это я помню. Но сына-то он любит?
— Да, любит. — Верочка часто заморгала, пытаясь не заплакать, при нем этого делать нельзя. Но всякое напоминание о сыне было хуже любой пытки. — Он… Данилка… жив?!
— Не переживай. Он в порядке. Сначала капризничал, теперь смирился. Так отец, значит, любит его! Ну вот! — на подъеме заявил ее охранник. — Если любит, значит, согласится заплатить выкуп. Это я, между прочим, придумал! Хотя все считают, что вы давно мертвы. А я оказался на этот раз хитрее, так-то…
