С вытертыми бесцветными губами она села в троллейбус, – никого не предупредив, что уходит, – и отвернулась к окну. Человеческие фигуры на тротуаре ее раздражали, как и свежий день. На задней площадке смеялась без повода стайка совсем юных девчонок с выбеленными перышками волос. Каждый приступ их беспечного смеха больно отдавал в груди, будто разрывая внутри какие-то пузырьки с кровью. Уже у самого подъезда ей показалось, что улица оглохла, – настолько безразлична, беззвучна стала для нее суета города, лежащего между ней и цифрами в договоре.
Дома она первым делом набрала воды в ванну, хотя был разгар дня и принимать ванну казалось довольно странно, но ее бил озноб. Она напустила обильно пены – опять зрелище мыльной пены отдалось внутри лопаньем маленьких пузырьков с кровью.
Она не могла думать ни о чем конкретно – возникающие мысли не додумывались до конца, саморазрушались. Она пробовала было представить разговор с Петей – его облик расползался тоже, и перед глазами оставалась картинка, как он ел котлету. Вера Николаевна поднесла пальцы к вискам и полувслух повторила ту самую фразу: «Как он ел!» Она лежала в ванной долго, пока не остыла вода. Наконец вылезла, насухо обтерлась и принялась в халате расхаживать взад-вперед по квартире. «Как он ел… Как он ел…» – бессмысленно твердила она по инерции, на самом же деле в ее внутренний поток внедрилась совсем нелепая мысль: а что бы такое можно быстро продать? Само собой, продать было теперь решительно нечего. Вещи, нужные ей, для других были просто старье. И весь опыт, весь багаж ее жизни ничего не стоил теперь, когда нужно было что-то решить самой. Она сообразила, что сумма не такая большая, как представлялось ей поначалу из-за страшных нулей, только в данный момент ее все равно целиком не было! Занять? У кого же? Унизительно выклянчивать по знакомым…
Память вызвала ситуацию из детства, когда нужно было срочно ехать на автобусе к бабушке, а Вера на выходе уже обнаружила, что денег у нее всего две копейки – сдача от мороженого. Она обшарила карманы всех пиджаков и курток в шкафу – денег не было. Ей представлялось так, что бабушка живет катастрофически далеко – за целых четыре остановки, и, если отправиться пешком, вряд ли она доберется к ночи. Она сидела в коридоре на корточках, размазывая по лицу слезы, из-под дверей сильно тянуло холодом – она помнила именно об этом. Но тогда же ее осенило: сдать молочные бутылки!.. А что все-таки делать теперь, завтра, когда придется снова появиться на работе? Сколько же зацепок существовало в тесном ее мирке до сегодняшнего утра! И вдруг в одночасье конструкция ее жизни рухнула. Реальностью оставались только деньги, а их как раз не было в нужный момент.
Телефон зазвонил, резанув тишину звуком внешнего мира. Вера Николаевна отвечать не хотела: наверняка ее искало издательство. После шестого зуммера телефон умолк, но вскоре снова подал сигнал, и странно: она уловила будто спиной, именно спинным мозгом – будто бы телефон изнутри загорался красным, как огонек маяка. В трубке возник голос Савкина – глухо, с расстояния в сто лет:
– Ну вот, я звоню.
Ей сделалось очень, по-настоящему смешно, так, что даже защемило под ложечкой.
– У тебя растрата? – спокойно спросил Савкин.
– Ты хочешь сказать, – она смеялась еще, – раз ты звонишь, значит, все не так страшно?
Савкин ответил по-киношному, штампом:
– Ну а какие проблемы?
– У меня муж уехал. – Вера Николаевна подразумевала, конечно, что денег взять неоткуда, – это была случайно выскочившая вслух часть ее мысли.
– Это радует.
– Нет, ты не так понял. – Вера Николаевна спохватилась очень энергично.
– Да понял я, понял. Ты не выходи никуда, я приеду, – по прежнему спокойно-грустному тону Вера Николаевна догадалась, что Савкин в самом деле понял ее правильно.
Приехал он через час, когда ожидание стало уже рождать нервозность. Привез бутылку дорогого вина и коробку конфет, предметы странные в данной ситуации. Скинув пальто, по-хозяйски повесил его в прихожей. Вера Николаевна – будучи даже растерянна от его гостинцев – подспудно «примеряла» его к своей квартире, удивившись, что не чувствуется отчужденности, как будто Савкин жил здесь всегда. Возможно, это следовало из его поведения. Он попросил штопор, фужеры, мастерски откупорил бутылку и разлил вино. Оно было густым, темно-красным и опять разбудило в ней память пузырьков с кровью. Но стоило пригубить, как эта новая, сладкая кровь моментом заполнила сосуды, вытеснив собой холодный воздух из легких, освободила дыхание.
– Лучше? – Савкин плеснул ей еще вина и предложил конфету, причем положил прямо в рот. Она приняла игру – только игру! – раздавив конфету на языке. И тут – даже странно – показалось, что ситуация уже разрешилась сама собой, что страшное прошло и стоило ли это в самом деле терзаний. Подспудно – трезвым вторым умом – она сообразила, что переживает радость маленькой девочки, которой в утешение предложили конфетку. Однако какая была разница, когда отлегло в самом деле?
Она опьянела. Только тогда спохватилась, что ничего не ела с утра. Вскочила слишком суетливо, опрокинув на пол пустой фужер, побежала на кухню, достала из холодильника котлеты из тех, что готовила вчера для Пети, уже положила на сковородку… перед глазами снова встал Петин призрак, кровожадно кромсавший котлеты. Есть их тут же расхотелось, но все же второй, трезвый, ум подсказал ей разогреть их – авось аппетит вернется. Еще она достала квашеную капусту, хотя капуста с красным вином не составляла благородный букет.
Савкин появился на кухне вскоре вслед за ней – без пиджака. И снова впечатление возникло, что он давно-давно уже привычен на этой кухне, и синий абажур с бахромой очень подходил к его облику, источавшему спокойствие. Потом они ели котлеты, и в этом было что-то неизмеримо семейное. Еще казалось, что со вчерашнего вечера, когда на том же месте сидел Петя, прошла бездна темного времени.
Вера Николаевна смеялась чему-то, что в другой момент показалось бы ей очередным пошлым рассказом из армейской жизни Савкина. (Она вспомнила, что у нее самой в юности был странный критерий: если взрослый человек рассказывает, как он служил в армии – ему, выходит, больше и сказать нечего.) Вера Николаевна насильно осекла свою смешливость, заставила себя сказать серьезно:
– Нет, у меня растрата…
– Да брось ты. – Савкин с удовольствием поедал капусту.
– То есть как это брось? – Она взвилась, даже прихлопнув пальцами по столу. Ответно дрогнула бахрома абажура.
– Завтра внесешь. – Савкин просто выложил на стол, рядом с капустной миской, несколько денежных бумажек.
Вера Николаевна сидела, уставившись на эти бумажки, которые в ее глазах никак не отождествлялись с деньгами.
– Это что? – только и сказала она.
– Я узнал, сколько на тебе висело. – Савкин по-прежнему ел капусту.
– Да? – Она спросила-ответила неопределенно. – И дальше?
– Ну и все. Никакого суда. Ничего не было и не будет!
