– Но я же могу спросить у вас лично.
– Только не в рабочее время.
– Хорошо. Давайте в нерабочее. Вот видите, вы сами предложили.
– Что предложила?
– Встретиться. Например, в пять у памятника Пушкину.
Я просто повесила трубку.
Разные, конечно, люди нам звонят, иногда действительно не умея сформулировать свою просьбу. Но что еще более странно, этот абонент совершенно верно обозначил мое внутреннее беспокойство. Я потеряла себя уже сравнительно давно. Насколько давно, даже не решаюсь прикинуть. И нынешнее мое блуждание по сырым улицам в попытке просто убить время напоминает именно это, поиски себя – пропавшей, заблудившейся в городе своего детства. И вот, поймав себя на том, что выражение «убить время» теперь звучит не больно-то корректно, я обнаруживаю себя под вывеской секонд-хенда. С витрины призывно-нагло пялится на меня коричневое пальто, радостно распахнув рукава, шляпка «прощай, молодость», прилепленная сверху, сидит на палке как-то криво, будто ухмыляясь. Дверь упруго отдает в плечо, и пространство, завешенное старым тряпьем, поглощает меня. Нет, я, в принципе, ничего не имею против секонд-хендов. Я их даже люблю. По крайней мере, они создают иллюзию покупки обновы, причем способны доставлять эту радость практически каждую неделю, а какая женщина устоит?
Вообще глубокое заблуждение, что все библиотекарши мымры. Это в каком ракурсе на них посмотреть. Вот я иногда из-за кафедры своего отдела смотрю на иную сослуживицу и думаю, какая же она в самом деле красотка, только не подозревает об этом. Ей бы седину закрасить да чуть приодеть. И ведь ни одна собака ей этого не скажет. Я в том числе. Потому что не знаю, как сказать-то. Библиотекарши консервативны, это правда. Лет десять назад я надела на службу лосины в цветочек, и на планерке высказали общее пожелание одеваться скромней, тем более дамам «в возрасте». Но я все равно продолжаю носить лосины, просто потому, что удобно. И что главное – они не растягиваются на коленках. Может, это компенсаторная реакция на травму детского возраста. На рейтузы то есть. Увы, далеко не все последствия травмы можно излечить. Я об этом узнала из книжки по психоанализу, ну, что невозможно изменить то, что произошло, отменить сам факт случившегося, то есть советские рейтузы, испоганившие мне детство.
И вот, оказавшись один на один с этим пальто, я чувствую, что попалась, что есть в нем некое отрицательное обаяние, причем настолько сильное, что я не могу с ним справиться.
– Вот это пальто, – я говорю продавщице почти скороговоркой, будто боясь упустить удачу, – можно примерить?
– Конечно, оно точно ваше! – вне всякой иронии отвечает продавщица, кстати, весьма стильная для секонд-хенда, с малиновым «ежиком» волос и пирсингом на бровях. – Просто ахматовское. Я бы себе взяла, да не влезаю.
Нырнув в пальтушко, я вижу в зеркале даму интересного возраста, весь «интерес» которой подчеркивает именно коричневое прямое пальто, отороченное кудрявым искусственным мехом.
– В вас есть что-то от Катрин Денев, – говорит продавщица. – Профиль, волосы.
Я понимаю, что она говорит это с единственной целью – втюхать мне пальтушко, которое точно уже никто не возьмет, кроме отчаявшейся библиотекарши, поэтому, подыгрывая ей, спрашиваю, сколько стоит.
– Всего пятьсот рублей! У нас сегодня акция на всю верхнюю одежду.
– Беру! – решительно заявляю я. (Так ведь это мне еще повезло!) – И вообще я в нем пойду. Да. А курточку спрячем в пакет.
Я еще некоторое время стою в пальто перед зеркалом, может быть, подспудно представляя, что я не на местной барахолке, а где-нибудь в Париже (но тоже на барахолке, естественно). Какая, в принципе, разница? В любом случае я куплю это пальто и буду разгуливать в нем по улицам нашего городка (вернувшись домой из Парижа) – на этом месте я саркастически усмехаюсь. Нет, мне действительно необычайно уютно в этом винтажном пальто, хозяин которого наверняка надевал его всего пару раз, а может, и вообще не надевал, разочаровавшись. Не в жизни, а именно в этом пальто. Хотя остается вероятность, что он купил его загодя на распродаже и попросту не дожил до весны, утонул под Рождество где-нибудь на Карибах, или его проглотила акула. Какое мне до этого дело. Я отхватила шикарное пальто всего за пятьсот рублей, хотя еще полчаса назад совершенно не собиралась этого делать.
Вероятно, вместе с пальто я натягиваю на себя новый образ, потому что становится вообще как-то радостней и светлей, и я вплываю в кафе «Свиристели» в странном боевом настроении, оглядывая публику с высоты своего нового образа. Здесь мало что изменилось со времен кафе-мороженого. То есть стены облицевали дорогими обоями и панелями, повесили новые светильники, и все-таки под этой шикарной, но какой-то ненастоящей оболочкой просвечивает бывшая кафешка, в которой мы каждое воскресенье поглощали изысканное лакомство социализма – мороженое с сиропом. И стоит мне небрежно повесить пальтушко на ощетинившуюся вешалку у окна (вот еще достоинство шмоток с барахолки – с ними можно обращаться аристократически небрежно), как меня охватывает странное чувство, будто я только что себя обрела. Ну, ту самую себя, давно потерянную. Наконец-то я – действительно я.
Маринка заскакивает в кафе минуты через две после меня – мы всегда были пунктуальные девочки. Она в спортивной курточке с капюшоном и коротких сапожках на плоской подошве. Наверное, так и не научилась носить каблуки. Нацепив курточку на рог вешалки у окошка, она усаживается напротив меня и с лету говорит:
– Чаще всего человек сам знает, чем можно его вылечить. Для этого приходится только очень долго беседовать с ним, иногда четыре-пять часов.
Мне хочется помахать ладонью перед ее лицом – эй, ты о чем? Наверняка это вступление из-за такта – продолжение ее внутреннего монолога, но я хоть убей не пойму, о чем это.
– Я имею в виду гомеопатию, – подытоживает Маринка.
– Гоме-о-па…
– Я уже пятнадцать лет веду частный прием. – Маринка наконец отвечает по-человечески. – Стажировалась в Лондоне, в гомеопатической клинике. Честно говоря, в традиционной медицине разочаровалась еще в университете, она ничего вылечить не может.
Ну, предположим, да. Но неужели она хотела поговорить со мной именно об этом?
– В моей практике были удивительные случаи. – Она продолжает, невзирая на мое явное недоумение. – Две женщины забеременели уже в зрелом возрасте, когда от них отказались врачи. Причем все случилось естественным образом.
– Мне это уже не грозит. – Я пытаюсь чуть развеселить ее, а заодно себя, потому что какого ж рожна, в конце-то концов.
– Ой, не зарекайся, я Ленку в сорок шесть родила. Два месяца на сохранении, с постели не вставала, зато теперь дочка есть. Плохо, что ли? – И сразу, скороговоркой, она продолжает: – Я могу у вас в библиотеке лекцию прочесть по гомеопатии, и конкретнее – почему болеют дети, например. Наверняка у вас работает много молодых мам, а у меня подготовлена целая презентация.
