Она не была фотогеничной: «Я не знал никого, к кому фотокамера была бы столь враждебной… Обычно фотоаппарат выдает просто уродство – лицо дикарки с широкими ноздрями под мясистым носом, сломанным в детстве»
[672].
Уэллс относил притягательность Муры на счет ее бесстрашного выражения лица, сдержанности и спокойной уверенности. Ее карие глаза смотрели «твердо и спокойно», а «широкие татарские скулы» делали привлекательной даже тогда, когда она была не в настроении.
Пока Уэллс боролся со своими чувствами, Мура продолжала ездить по Европе, и ее отсутствие причиняло Уэллсу страдания, как и раньше Горькому.
В 1933 г. Горький наконец покинул Италию и поселился в России. В марте перед его отъездом Мура навестила Горького в Сорренто в последний раз. Это был очень важный момент. Она приехала в разгар дебатов о том, что делать с архивом писем и документов Горького, в которых содержался материал, который, по мнению Сталина, обличил бы их авторов – русских писателей-эмигрантов и интеллигентов, писавших Горькому в 1920-х гг., пытаясь убедить его перестать защищать советское правительство. Эти письма, полные антисталинских настроений и личной информации, включая замечания о людях, все еще находившихся в России, были собраны в чемодан, но никто не мог решить, что с ними делать. Сын Горького Максим знал об этом чемодане, знал, вероятно, и его секретарь Крючков. (А если они знали, то знали и Ягода, и его тайная полиция.) Но они не могли решить, то ли обличить людей, имена которых значились в документах (и, возможно, самого Горького), то ли разгневать Ягоду и Сталина.
Было принято решение доверить этот чемодан Муре вместе с ключом от ячейки для ценностей в Дрездене, в которой хранились другие архивные материалы
[673]. Мура теперь обладала опасным оружием, которое могло привести к сотням смертей.
В тот же год в досье, хранившееся в МИ-5, был подшит отчет, в котором говорилось, что, несмотря на выдачу визы баронессе Будберг, она считается «политически подозрительной», и на нее был выписан ордер Министерства внутренних дел. В течение месяца ее пребывания в Великобритании перед поездкой в Сорренто почта Муры вскрывалась, ее передвижения отслеживались, а телефон прослушивался. Собранный материал, в котором не было ничего убедительного, был добавлен в ее досье, хранившееся в МИ-5.
Как будто у нее не было достаточно дел, чтобы занять время и тревожить совесть, Мура закрутила роман еще с одним новым любовником, и еще один виток добавился к шпионской спирали, в которую она была вовлечена.
Пол Шеффер был лондонским корреспондентом Berliner Tageblatt – либеральной антифашистской газеты. Возможно, она познакомилась с ним через «Эпоху» в Берлине или их общих знакомых в Лондоне. О Муре и Шеффере известно мало, за исключением нескольких документов, имеющихся у МИ-5, которая держала их обоих под наблюдением.
Шеффер начал свою карьеру в Москве, став там корреспондентом Tageblatt. После семи лет работы он стал известным и влиятельным автором. Его комментарии о российской жизни при большевиках были резкими и сильно злили Сталина. В 1928 г. он написал о принудительной высылке в Сибирь многих видных деятелей революции и предсказал, что сталинская насильственная коллективизация советского сельского хозяйства – которую поддержал Горький – будет иметь катастрофические последствия. Шеффер стал персоной нон грата, и ему был запрещен въезд в Советский Союз.
Был ли интерес Муры к Полу Шефферу личным или политическим? Ей была интересна внутренняя информация о руководителях нацистского движения, которые были на грани взятия реальной власти (она передала эту информацию Локарту, которому требовались «рассказы о Гитлере» для его колонки, особенно если они были дискредитирующими его сексуально). В период их отношений – с начала 1932 г. и по крайней мере до конца 1933 г. – предсказания Шеффера о коллективизации стали ужасающе сбываться на Украине. Неправильное руководство и конфликт с крестьянами, которые не хотели отдавать свой скот государству, вызвали страшный голод, в результате которого погибли миллионы людей. В апреле 1933 г. Шеффер написал статью в Tageblatt, в которой опубликовал репортажи о расследовании этого бедствия, проведенном британским журналистом Гаретом Джонсом (бывший секретарь Ллойд Джорджа по политическим вопросам), который разоблачил роль коллективизации, вызвавшей голод
[674].
Но Советский Союз утверждал, что в этом была и скрытая сторона. В 1938 г. было заявлено, что Шеффер – фашистский шпион и он сам несет ответственность за этот голод. Советы бездоказательно утверждали, что он был посредником между Геббельсом и советским предателем Михаилом Черновым – комиссаром торговли на Украине. Чернов проводил политику, целью которой было вызвать голод, по указаниям фашистского режима, которые были получены им от Геббельса через Пола Шеффера
[675]. Во время Второй мировой войны Шеффер улетел в Америку, где подозрения в том, что он нацистский шпион, привели к его аресту и допросу. Подозрения с него были сняты, и впоследствии он работал в Управлении стратегических служб (предшественник ЦРУ) и был экспертом обвинения на Нюрнбергском процессе.
Был ли Пол Шеффер тайным нацистом или был ли готов работать на них? Придя к власти в 1933 г., они стали владельцами Berliner Tageblatt, и, когда Шеффер стал главным редактором, Геббельс освободил его от обязанности печатать нацистскую пропаганду. Но от давления Шеффер не избавился; в конечном счете он ушел с работы и покинул Германию.
Быть может, это необыкновенное совпадение, что Мура и Шеффер были любовниками на протяжении всего времени, когда продолжался кризис на Украине. Или это не было совпадением. Они переписывались по-немецки, и некоторые их письма были перехвачены МИ-5. Помимо некоторых замечаний в отношении публикаций, это были в основном любовные письма. «Меня клонит в сон, – писала Мура, – но во сне я вижу твои искрящиеся глаза и твою нижнюю губу – и просыпаюсь. Я очень рада, мой милый, что все получилось так, как получилось… Мир вокруг меня пуст»
[676].
В другом письме, написанном на ее именной бумаге («баронесса Мария Будберг, представитель автора, 3 Уиллоубистрит WC1»), она предлагала отдохнуть в окрестностях Лондона, катаясь на машине. Она говорила ему, что «ужасно» любит его
[677]. В 1933 г. во время отпуска, который Мура проводила с Уэллсом в Зальцбурге и Вене, она нашла несколько минут, чтобы написать Шефферу. «У меня едва ли есть секунда для себя, – жаловалась она. – Мы видели так много людей – Цвейга, Фрейда и т. д. Маленький старичок – педантичен и требователен, как все великие люди маленького роста»
[678].
