Вероятно, Уэллс высказал свое мнение по этому поводу Муре, так как в переписке с ним после суматохи вокруг поездки Горького в Россию она написала умиротворяюще, что пытается «поменять свои азиатские привычки на западные»
[624]. Мура всегда с благодушием воспринимала, когда он критиковал стиль ее прозы или ее английский язык («Я действительно сказала «уведомление»? Какой стыд!»)
[625]. В более поздние годы жизни его педантизм заставлял ее стискивать зубы, но пока лишь забавлял ее.
В июле Мура вернулась в Каллиярв. Там по прошествии четырех лет она написала тому единственному мужчине, который ценил ее ум и таланты выше прочих, никогда не упрекал ее за «азиатские привычки» и не относился к ней ревниво как к своей собственности.
«Дорогой Малыш, – написала она, – как у тебя дела?» С мрачным юмором Мура вспомнила о нарушении клятвы, которую дала четырьмя годами ранее. «Русская пословица права, когда говорит, что горбатого могила исправит»
[626]. Она спросила, не сможет ли он приехать в Париж или Берлин в ближайшее время и не хочет ли с ней встретиться. Она очень хотела узнать, что случилось со «знаменитой книгой», которую он планировал написать, и как продвигаются дела с его воспоминаниями.
Локарт ответил, и она, увидев написанное его рукой свое имя, в своем ответе призналась: «Десять лет словно унеслись прочь и превратили меня в счастливую молодую глупышку, которая когда-то разрывала конверты твоих писем дрожащими пальцами». 28 июля Мура написала еще раз, напоминая ему, что прошло уже десять лет с того дня, когда «я пешком вышла из Нарвы, чтобы присоединиться к тебе в Москве»
[627].
Пока Мура продолжала льстить и очаровывать Г. Д. Уэллса, она вернулась к привычке, которая возникла у нее в начале романа с Локартом десять лет назад, – передавать ему информацию. Горький вернулся в Сорренто после поездки в Россию, и до Локарта, который зарабатывал себе на кусок хлеба, ведя колонку сплетен для лондонской ежедневной газеты Evening Standard, дошел слух, что он «поссорился с большевиками». Мура опровергла это и написала ему о слабом здоровье Горького и необходимости работать над написанием оставшихся частей его эпического романа. «Пожалуйста, не используй мое имя, когда будешь писать об этом», – предупредила она
[628].
В будущем Мура окажется очень полезной в качестве источника сплетен об известных и высокопоставленных людях. Все было не так, как в годы их молодости. Поставлять разведывательную информацию влиятельному дипломату, вовлеченному в серьезные политические события, было не то же самое, что передавать сплетни газетному обозревателю, к тому же довольно непритязательному.
Имея связи с Локартом и Уэллсом, Мура старалась получить разрешение на въезд в одну-единственную страну, в которую она больше всего хотела попасть, – Англию.
13 июня 1928 г. Мура подала документы на визу. Она объяснила, что хочет сопровождать свою приемную дочь Киру, которой исполнилось восемнадцать лет и которая получила место в лондонском колледже Питмана для обучения делопроизводству. Одним из ее рекомендателей снова был ее давний друг из SIS Эрнст Бойс (который, по более поздним слухам, оказался советским двойным агентом)
[629]. После обмена несколькими письмами между различными правительственными департаментами и полицией ее заявление снова было отклонено на том основании, что она неблагонадежный человек.
Горький, который постоянно думал о возвращении в Россию, спросил, не намерена ли Мура поехать с ним. Она отказалась. Если она будет жить в России, то не сможет видеться с детьми. «И эта мысль, то есть расставание с тобой, – очень и очень мучительна, радость моя, поверь мне!» – писала она
[630].
В августе 1928 г. она отправила Павла в берлинскую школу. Этот опыт оказался неудачным, так как в марте следующего года один его преподаватель привел пятнадцатилетнего подростка в гостиницу, где пытался выведать его политические взгляды и назвал Муру революционеркой. Павел встал на защиту матери и ударил преподавателя. Оба были выгнаны из школы. Павел убежал и исчез на несколько дней: он жил в гостинице и, чтобы заплатить за проживание, мыл посуду
[631]. Мура перевела его в другую немецкую школу, где он оставался до тех пор, пока не был призван на военную службу в Эстонии.
К 1929 г. Мура большую часть времени жила в Берлине в неряшливой маленькой квартирке на Кобургерштрассе – переулке в районе Шёнеберг. Она проводила время, общаясь и развивая свой издательский и переводческий бизнес. Обладая доверенностью на права издания книг Горького за рубежом, она могла свободно вести переговоры об их переводе
[632]. Мура выступала в роли его литературного агента и лично работала над переводом многих книг. Она также начала организовывать иностранные публикации книг неизвестных русских писателей.
В 1929 г. наконец реализовалась возможность, которую она ждала и ради которой работала.
Весной Г. Д. Уэллс приехал в Германию. Он читал в Берлине лекцию, которую озаглавил «Здравый смысл всемирного мира». Когда он собирался продолжить, ему вручили письмо от Муры. Она видела рекламу этой лекции и ухватилась за возможность встретиться с ним. После лекции, когда слушатели разошлись, она предстала перед ним, «высокая, со спокойным взглядом, бедно одетая и полная достоинства, и при виде ее мое сердце потянулось к ней»
[633].
Она постарела и прибавила в весе, но это не имело никакого значения. Уэллс попался. На следующий день они обедали вместе с Гарольдом Николсоном. После Николсон рассказал своей жене Вите Сэквилл-Уэст, что Уэллс флиртовал с Мурой почти весь вечер
[634]. Они закончили вечер «в ее убогой квартирке», как вспоминал Уэллс. «Начиная с момента нашей встречи мы были любовниками, как будто и не расставались»
[635]. Мура получила шанс, которого так ждала.
