Яков Петерс смотрел на Локарта бесстрастно. Прежде чем изложить свое дело, Локарт настоял на джентльменском соглашении – встреча должна считаться неофициальной, проходить без протокола и совершенно секретно. Петерс согласился. Локарт немедленно обратился со страстной просьбой освободить Муру. Он утверждал, что сообщения о латышском заговоре были ложными, но, даже если в нем и была какая-то доля правды, Мура совершенно невиновна.
Петерс терпеливо слушал и пообещал хорошенько обдумать слова Локарта
[351]. Затем он сменил тему разговора.
«Вы избавили меня от хлопот, придя сюда, – сказал он. – Мои люди ищут вас уже целый час. У меня есть ордер на ваш арест».
На следующий день все говорили, что Локарта расстреляют. Мура услышала весть о его освобождении и повторном аресте от майора Уордвелла – героического руководителя американского Красного Креста, который регулярно приходил в Бутырскую тюрьму и приносил еду для пленников-союзников
[352]. Большевики, говорил он, казнят людей сотнями, и вполне вероятно, что Локарт окажется среди них.
Ее любовь, ее жизнь должна была умереть.
Всегда будет загадкой, как она выжила в те дни и не сошла с ума от тревоги. Мура была сильной – несмотря на свое изнеженное воспитание, она была способна выдержать физический дискомфорт (хотя не без жалоб, если находился кто-то, кому она могла пожаловаться). Но душевная боль – это было совсем другое. Этот период терзающей ее тревоги состарил и изменил ее, лишил части жизненной энергии, которую она так и не восполнит в себе. Мысль о том, что она того и гляди потеряет Локарта навсегда, оставила в ее душе рану, которая так и не зажила. Она сделала бы все, чтобы увидеть его, оставить себе, а если это невозможно, то, по крайней мере, спасти от смерти или тюремного заключения в ужасной чекистской тюрьме.
Локарта держали в комнате в штаб-квартире на Лубянке – грязном, дурно обставленном помещении для младших служащих. В нем был полуразвалившийся диван, на котором ему иногда разрешали поспать, пока служащие работали, а двое часовых его караулили
[353].
В любой час ночи Петерс приказывал привести его в свой кабинет для допроса. Допрос был продолжительный, но велся в спокойном тоне. Локарту рекомендовали признаться в своих преступлениях, как якобы уже сделали некоторые из его коллег-заговорщиков, в противном случае он будет передан для допроса в руки революционного трибунала. Локарт отрицал, что он делал что-либо помимо исполнения поручений своего правительства, и настаивал, что утверждения, будто он подстрекал к контрреволюционному заговору, ложны. Но в ЧК были весомые доказательства шпионажа и свидетельские показания о заговоре, в котором Локарт был замешан по самую макушку.
Голландский посланник Аудердейл пытался воздействовать на министерство иностранных дел и ЧК, чтобы спасти жизнь Локарту. Он сообщил англичанам, с которыми поддерживал связь, что российское правительство «скатилось до уровня преступной организации». Ему казалось, что большевики «понимают, что их песенка спета, и вступили на путь преступного безумия»
[354]. Аудердейл предупредил комиссара иностранных дел Георгия Чичерина о том, что Великобритания сильнее России и она не остановится, даже если сотни англичан будут казнены.
В своем отчете об этих переговорах Аудердейл изложил свои взгляды на политическую ситуацию в России и большевизм. Все считали его доброжелательным, честным и хорошим человеком, и то, что он мог сказать, не было желанием идти в ногу со временем, а было ужасным предсказанием будущего Европы. Он считал своим долгом предупредить правительства стран всего мира, что, «если большевизму в России не будет немедленно положен конец, цивилизация всего мира будет поставлена под угрозу… Я считаю, что немедленное подавление большевизма – важнейшая задача, стоящая сейчас перед миром». Он полагал, что эта инфекция «готова распространиться в той или иной форме по всей Европе и миру, так как она организована и управляется евреями, не имеющими национальности, единственная цель которых – уничтожение в своих собственных целях существующего порядка вещей. Единственный способ, который может предотвратить эту опасность, – коллективные действия со стороны Великих держав»
[355]. Аудердейл отметил, что немцы и австрийцы тоже так думают. Чего никому из них не пришло в голову, так это решения, которое в конечном счете будет принято, чтобы справиться с воображаемой угрозой.
Пока голландские и шведские дипломаты вели переговоры с большевиками, нейтральное представительство Голландии стало убежищем для московских союзников, оказавшихся вне закона. Уилл Хикс и помощники Локарта Тэмплин и Лингнер вместе со многими другими английскими, американскими и французскими беглецами нашли себе убежище здесь. Здание осадили чекисты. Не желая на этот раз силой вламываться на нейтральную дипломатическую территорию, они надеялись, что голод заставит преступников выйти. Это была бы долгая осада – раньше это здание было штаб-квартирой американского Красного Креста, и в его подвалах хранились хорошие запасы продовольствия.
К несчастью, то же самое нельзя было сказать о пленниках, содержавшихся в подземной тюрьме Петропавловской крепости: их медленно морили голодом в камерах без туалетов; многие страдали от хронической диареи, но им было отказано в медицинской помощи
[356].
Когда Аудердейл уезжал в Петроград после двух дней переговоров, ему пообещали, что Локарт будет освобожден, но он не был в этом убежден. «Его положение крайне ненадежно», – сообщил он
[357].
А затем – совершенно неожиданно – все изменилось.
Причина этой перемены так и не была выяснена до конца, потому что те, кого она касалась, – Локарт, Яков Петерс и Мура – приняли меры к тому, чтобы затушевать этот момент.
Сначала изменились обстоятельства. 6 сентября было объявлено, что здоровье Ленина вне опасности. Мстительный настрой среди большевиков быстро сменился облегчением. В то же время обдумывалась сделка с англичанами. В качестве ответной меры на убийство капитана Кроуми англичане арестовали советского посла в Лондоне Максима Литвинова. Его и сотрудников посольства поместили в Брикстонскую тюрьму. Шли переговоры об обмене заключенными. Одним из них мог стать Локарт. Но каким бы ни был настрой, независимо от дипломатической ситуации нельзя было допустить распространения информации о масштабе преступлений, в которых обвинялся Локарт (шпионаж, контрреволюционный саботаж и тайная угроза жизни главам советского правительства). Руководителя такого заговора никак нельзя было отпускать.
