Но откуда Локарт мог знать, что эти двое мужчин действительно прибыли от Кроуми? Он уже в течение какого-то времени не поддерживал связь с Петроградом и никак не мог это проверить. Они вполне могли быть агентами-провокаторами, присланными кем-нибудь из большевистского правительства. Они привезли записку, якобы написанную Кроуми. Именно она, как позднее утверждал Локарт, убедила его, что эти люди – не подсадные. В записке Кроуми писал, что, по его предположению, он не пробудет долго в России, «но я надеюсь хлопнуть дверю перед отъездом». Бедный старина Кроу был хорошим военно-морским командиром, но он никогда не дружил с орфографией. Никакой фальсификатор не мог бы знать о такой детали
[303].
То, что Смидкен и Бредис приехали от Кроуми, было правдой. Он и Сидней Рейли в течение недель общались с этими двумя людьми, строили планы того, как могли бы использовать их, засылали осторожных лазутчиков в офицерскую среду латышских полков в надежде найти чувствительные точки и распространить пропагандистскую информацию о поведении немецких оккупантов в Прибалтийских государствах
[304]. 29 июля Кроуми и Рейли встретились со Смидкеном в петроградской гостинице. Кроуми написал рекомендательное письмо для Локарта, и двое латышей отправились в Москву с заданием содействовать заговору там. Главное было спровоцировать к восстанию латышских стрелков вологодского гарнизона – главного препятствия, стоявшего между вооруженными силами союзников и Москвой.
Записка была подлинной. Латыши действительно приехали от Кроуми. И все же, рассказывая о неправильно написанном слове в этой записке (что явилось причиной поверить им, которую он придумал), Локарт скрывал истинную причину того, почему он поверил этим двоим. Кто-то – имя этого человека не называется – поручился за них. В Москве были лишь два человека, которым Локарт мог доверять, которые недавно побывали в Петрограде и были близки к Кроуми. Одним из них был сам Сидней Рейли, но Локарту не имело смысла скрывать его роль. Другим таким человеком была Мура
[305]. Весьма вероятно, что он стал бы скрывать ее связь с ними особенно ввиду того, к чему это привело.
И хотя за двух латышей поручились, Локарт все еще не был полностью удовлетворен ни самими этими людьми, ни перспективой раздуть восстание. Он сказал Смидкену и Бредису, что примет во всем этом участие, если они сумеют найти старшего по званию латышского офицера, готового помочь. Когда сделают это, они должны прийти к нему снова.
Миновало больше недели, прежде чем он вновь увидел их, и к этому времени ситуация в России резко изменилась, а необходимость восстания латышских стрелков стала еще более настоятельной.
В понедельник днем, когда большевики все еще паниковали из-за вестей из Архангельска, Локарт и Хикс нанесли один из своих нечастых визитов в британское консульство, которое размещалось в бывших палатах Волковых-Юсуповых – миниатюрном особняке, располагавшемся через несколько улиц от московского центра, замечательном месте, которое могло быть выбрано для дипломатического представительства. Это было чудо ярко-розового и мятно-зеленого цветов с крышей из белой и розовой черепицы, уложенной в шахматном порядке. Изнутри особняк походил на позолоченную музыкальную шкатулку, выполненную в стиле ар-нуво и украшенную лесом золотых листьев.
Здесь генеральный консул Оливер Уордроп и небольшой штат его служащих вели свои безрезультатные официальные дела в переменчиво спокойной обстановке, пока Локарт и Кроуми осуществляли реальную дипломатию, занимались шпионажем и пропагандой. Уордроп был стройным мужчиной с нежным взглядом, манерами ученого и слабым здоровьем. Они с Локартом хорошо ладили, разделяя одни и те же взгляды на интервенцию союзников: как и Локарт, Уордроп был против нее; он понимал неизбежность революции в России, но, в отличие от Локарта, он полагал, что вмешательство было бы бесполезно
[306]. Теперь оба попали в большевистский водоворот.
Перед рассветом в то утро в консульство ворвалась группа из десяти вооруженных людей, сотрудников местного отделения ЧК. Они вошли в здание, угрожая оружием, но в конечном счете ушли. Были принесены извинения. Но позднее тем же утром до Уордропа стала доходить информация об арестах британских подданных в Москве – предпринимателей, священнослужителей, журналистов и женщины, работавшей в консульстве. Днем чекисты более многочисленной группой вернулись в консульство, и на этот раз у них был ордер. Они поставили вокруг здания вооруженную охрану и вошли внутрь, взяв под свой контроль все кабинеты, холлы, украшенные шахматной плиткой и золотым кружевом, и изящный зал для приемов. Старший чекист вошел в кабинет Уордропа, где тот беседовал с Локартом и Хиксом, и объявил, что все люди, находящиеся в здании, арестованы.
Локарт и Уордроп осмелились не согласиться. Чекист показал им ордер, но Локарт противопоставил ему свой собственный пропуск, подписанный Троцким, который давал ему и Хиксу защиту от ареста. Чекист повернулся к Уордропу, который качал головой и отказывался признавать ордер. «Я уступлю только силе», – заявил тот. Чекист заколебался, понимая серьезность последствий грубого обращения с высокопоставленным дипломатом, и сдержался. Пользуясь преимуществом, Уордроп заметил, что комиссар Чичерин обещал, что консулы не будут подвергаться арестам при любых обстоятельствах
[307].
Обещание Чичерина не защитило сотрудников консульства. Пока Локарта, Хикса и Уордропа держали под охраной в кабинете Уордропа, чекисты ходили из кабинета в кабинет, опечатывали шкафы, сейфы и выдвижные ящики и арестовывали служащих. Наверху сотрудники британской разведки лихорадочно жгли секретные бумаги. Уордроп уже уничтожил свои конфиденциальные бумаги. В конечном счете Локарта и Хикса отпустили, а Уордропа оставили под домашним арестом одного в его обезлюдевшем консульстве, похожем на коробку шоколадных конфет.
Локарт и Хикс сразу пошли в штаб-квартиру своей миссии на Большой Лубянке. На нее тоже был совершен налет, а служащие были арестованы. Лингнера и Тэмплина увели и бросили в тюрьму. Налеты и аресты также произошли во французском консульстве и канцелярии французской миссии
[308]. Несколько дней спустя Петроградская ЧК последовала примеру Московской и начала проводить аресты дипломатов и других граждан союзных государств и сажать их в тюрьму безо всяких обвинений или объяснений
[309].
