Здесь было большинство близких друзей Муры – Мириам Арцимович и ее жених Бобби Йонин. Присутствовал и Френсис Кроуми, несмотря на то что был готов отправиться в свою флотилию подводных лодок, все еще находившихся на базе в Ревеле (но уже недолго). На приеме был и Денис Гарстин – Гарстино, все еще работавший в пропагандистской конторе, все еще подающий надежды и жизнерадостный, несмотря на то что большевики растоптали большую часть его веры в дело социализма. И разумеется, там была Мериэл. Она была расстроена, прекрасно зная, что, когда ее отец уедет в отпуск на Новый год, они покинут Россию навсегда, и едва сдерживала слезы
[65].
Это были странный вечер и грустная вечеринка, несмотря на концерт и разнообразные развлечения, которые были предложены гостям. Электричество не отключали, и люстры горели всю ночь. Состоялся ужин, к блюдам, чудесным образом состряпанным практически из ничего итальянским поваром сэра Джорджа, добавилась тушенка. Были танцы, оживленные разговоры и смех, гости были полны решимости веселиться, но все были охвачены атмосферой постоянного напряжения; у всех атташе в карманах лежали заряженные пистолеты, а в помещении архива были спрятаны винтовки и ящики с патронами. Толпы снова разграбили Зимний дворец в начале этого месяца, и все боялись, что любое общественное сборище в одно мгновение может превратиться в кровавую осаду. Мериэл позднее будет вспоминать, что «в тот момент мы старались забыть о таившейся повсюду опасности, о грусти приближающегося расставания, разорении и нужде, скрытой за тяжелыми красными парчовыми портьерами»
[66].
Когда вечер стал подходить к концу, английские офицеры запели «Боже, храни короля». Русские были глубоко тронуты; один из них повернулся к Мериэль со слезами на глазах. «Вы не знаете, что значит для нас слышать, как ваши люди поют это, – сказал он, – в то время как у нас, русских, больше нет императора и не осталось страны»
[67]. Едва английский гимн закончился, Бобби Йонин сел за фортепиано, и комната заполнилась медленными, настойчивыми начальными аккордами «Боже, царя храни» – государственного гимна России. Наступила тишина. Мериэл взглянула на Муру и ее мужа. Лицо Ивана было искажено такой болью, что самообладание Мериэл наконец иссякло и она заплакала
[68].
День Рождества
В Англии теперь был январь, но в России – 25 декабря, день, на который был назначен отъезд англичан из Петрограда.
Ночью выпал свежий снег, и посольские автомобили с трудом проделали короткий путь до Финляндского вокзала в предрассветном сумраке. Для Мериэл, подавленной и охваченной горем, вокзал выглядел грязным и безрадостным. Это было то самое место, куда, как известно, приехал Ленин, возвратившись из эмиграции в Швейцарии, чтобы начать раздувать великую революцию. Отсюда поезда шли на север, в Финляндию. Англичане уезжали на родину наземным маршрутом, избегая опасных вод Балтики, где хозяйничали немецкие подлодки.
Сегодня уезжала лишь часть англичан – Бьюкенены, главы военной и военно-морской миссий генерал Нокс и адмирал Стенли и несколько атташе; а посольство должно было продолжать как-то существовать без посла. Царила атмосфера поражения, капитуляции.
Группа друзей Бьюкенена приехала проводить их, включая Дениса Гарстина, Френсиса Кроуми и других работников британских миссий, которые оставались в России. Дворецкий Уильям, который был водителем автомобиля, тоже оставался в посольстве, чтобы руководить обслуживающим персоналом. Когда мисс Бьюкенен подала ему на прощание руку, он не мог от волнения говорить. Приехали только трое русских друзей – Мура, а также Мириам и Бобби. Большинство русских были слишком напуганы, чтобы осмелиться выйти на улицу или показаться на людях в компании британского посла
[69]. Проходя мимо хмурых красногвардейцев-часовых, стоявших у входа на вокзал, сэр Джордж и Мериэл одновременно подумали, удастся ли им без проблем добраться до Финляндии.
Народный комиссар иностранных дел Лев Троцкий, отношения с которым сэра Джорджа в последние несколько месяцев были чрезвычайно зыбкие, отказался забронировать для них места в поезде. Сэр Джордж подарил начальнику вокзала две бутылки своего лучшего коньяка «Наполеон», и спальные места были моментально предоставлены. Некоторые вещи совсем не изменились, и ценность коньяка для русского служащего была одной из таких ценностей.
Для Муры отъезд друзей означал конец эпохи. Воспитание благодаря Мики привило ей сильную тягу к англичанам; она свободно владела языком и была глубоко привязана к английским друзьям. Когда она обняла Мериэл, лица обеих женщин были мокры от слез, и Мериэл не могла говорить. Муре было горько и тяжело видеть, как ее родина отбрасывает прежние сердечные отношения с Великобританией и начинается темный период недоверия и враждебности.
В Петрограде больше не будет посла, но посольство останется под руководством Френсиса Линдли, советника сэра Бьюкенена с 1915 г. и на тот момент поверенного в делах. Британское правительство, не способное мириться с тем, что в его глазах было предательством со стороны большевиков, разрывало с ними официальные дипломатические связи. Однако сохраняло полуофициальное присутствие. Из Лондона должен был приехать новый сотрудник, чтобы стать «неофициальным доверенным лицом» Великобритании в России, задача которого состояла в том, чтобы вести дипломатию с Троцким и большевиками. Это был одаренный молодой человек, который до прошлого лета служил консулом в Москве, после чего был отослан на родину сэром Джорджем после скандальной связи с французской еврейкой мадам Вермель
[70]. Теперь по указанию премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа он отправлялся в Петроград. Его фамилия была Локарт.
Мура, возможно, сознавала, что какой-то период подошел к завершению, но она тогда не знала другого: вот-вот начнется новый, самый важный период в ее жизни.
Потребовалось время, чтобы наступила новая социалистическая эра.
Всю зиму, когда революционный 1917 г. сменился новым большевистским 1918 г., место аристократии и буржуазии оставалось неопределенным, пока большевики были сосредоточены на укреплении своей власти в стране и спорах на тему, как быть с Германией. Экспроприация земель началась осенью, и большая часть огромных сельских поместий теперь перешла в руки правительства, но частные дома и личное имущество все еще в основном не трогали. Все изменится в последующие годы
[71].
