Возможно, Мура была одной из тех русских, которые пытались склонить его служить Советскому Союзу. Однажды в 1950 г. она попросила его приехать к ней по срочному личному делу. Макгиббон, ожидавший, что встреча будет личной, совсем не обрадовался, обнаружив, что вечеринка в разгаре, вместо предполагаемой встречи тет-а-тет. В число гостей входил «любопытный парень из министерства иностранных дел» по имени Берджесс, который не нравился Макгиббону. Позднее в тот вечер оперативники МИ-5, прослушивавшие его дом, услышали, как он жаловался своей жене, что «Мура была сущей ведьмой», так как обманула его
[832]. Телефон Макгиббона тоже прослушивался, а следившие за ним оперативники засекли, как Мура говорила его жене, что русские «предпочли бы, чтобы это сделал Джеймс, а не кто-то другой»
[833]. Что именно означало «это», было непонятно.
Макгиббон был арестован и допрошен Джимом Скардоном – лучшим следователем МИ-5. Скардон стал легендой из-за своей спокойной манеры говорить мягким голосом, но неутомимо и неумолимо вести допросы подозреваемых. Именно Скардон расколол Клауса Фукса – «атомного шпиона», который передавал информацию для внутреннего пользования о Манхэттенском проекте Советскому Союзу. Те, кого допрашивал Скардон, сразу поддавались его доброжелательной, льстивой манере и устрашались его репутацией. Техника его допросов состояла в том, чтобы измучить подопечного своей терпеливой настойчивостью, дезориентировать его быстрой сменой тем и расставить хитрые ловушки.
В конечном счете Скардон снял все подозрения с Мак-гиббона, и его фамилия была вычеркнута из списка людей, подозреваемых в шпионаже на Советский Союз. Он был не единственным человеком, выдержавшим допрос Скардона. Оперативник МИ-6 Ким Филби, который тоже попал под подозрение, также пролил немало пота на долгих допросах со Скардоном, и он аналогичным образом был вычеркнут из этого списка. Скардону не удалось расколоть его, и он решил, что тот, вероятно, невиновен, но в МИ-5 с этим не согласились и держали Филби под наблюдением
[834]. Джеймсу Макгиббону повезло больше; выпутавшись на время из неприятной ситуации, он продолжил свою карьеру в издательском деле и дружбу с Мурой.
Один из контактов Джима Скардона предположил, что Мура может быть полезна МИ-5 в качестве информатора. С ее доступом к советским дипломатам она могла стать ценным источником. Отдел В2а, который вел расследование, выразил мнение, что Мура – очень умная женщина, чрезвычайно эгоистичная, не очень честная и не лояльная никому, кроме самой себя. Также ввиду недавно поставленного ей диагноза рак груди она стала бояться стать немощной и потерять свои доходы. В отделе В2а было отмечено, что она великолепный литературный критик и очень хорошая собеседница; мужчины считали ее завораживающим оратором
[835].
В МИ-5 не знали, что делать – вербовать ее с целью использования или продолжать следить за ней как шпионкой? Одно донесение заканчивалось словами: «Что касается Муры, то я, как и раньше, пребываю где-то между сомнением и извлечением пользы из сомнения»
[836].
Вскоре после этого донесения на стол офицера МИ-5 легли новые свидетельские показания о баронессе Будберг. Романистка Ребекка Уэст – бывшая возлюбленная Г. Д. Уэллса – недавно видела Муру на вечеринке, которую устраивала их общая подруга – американская журналистка Дороти Томпсон. Как и Мура, она интересовалась изданием иностранной литературы и в 1930-х гг. работала в Берлине. Другими гостями на званом вечере, по словам Ребекки, были «самая неприятная толпа сочувствующих коммунистам, судя по их пресмыкательству перед баронессой Будберг»
[837]. Она добавила, что семья Г. Д. Уэллса всегда считала Будберг советской шпионкой.
Ревность к прошлому или патриотическая озабоченность? Могло быть немного и того и другого. Уэллс доверительно рассказал своему сыну от Ребекки Энтони, что Мура призналась ему в том, что она советская шпионка, и Энтони поверил этому заявлению и, вероятно, передал этот разговор своей матери. Ребекка имела причину для ревности еще и потому, что Энтони был почти без ума от Муры, как и его отец
[838].
Свидетельства вроде заявлений Ребекки Уэст регулярно просачивались в папки МИ-5 на протяжении тридцати лет ведения досье Муры. Иногда они побуждали министерство внутренних дел выписывать ордер, и телефон, а также дом Муры начинали прослушивать, ее почту – вскрывать, а местонахождение – проверять. Мура знала, что она является объектом разработки, и упомянула об этом Устинову, сказав, что за ней следят. Возможно, она даже знала о том, что он был одним из агентов, следивших за ней.
В феврале 1951 г., через две недели после беседы с Ребеккой Уэст, в МИ-5 снова проверили статус Муры и пришли к важному решению. Заметив, что, к их стыду, она не была тщательно допрошена тогда, когда подавала заявление о получении гражданства Великобритании, они решили исправить это упущение теперь, отчасти чтобы оправдать огромные расходы на содержание ее под наблюдением. «Так как она общается со многими нашими главными подозреваемыми, – гласил протокол, – по-видимому, у нас нет иного выбора, кроме как допросить ее в надежде получить больше информации»
[839].
Вместо того чтобы арестовать и привести ее на официальный допрос, было решено снова использовать Устинова. Служба секретным агентом в годы войны сделала его еще более ценным в глазах разведывательных служб. Основная причина была такая же, как и в 1940 г.: так как Мура знала и его, и его жену, то ему будет легко расспрашивать ее так, чтобы она ничего не заподозрила (или так они предполагали). Устинову было поручено втереться в круг близких друзей Муры, добиться доверия и прояснить раз и навсегда вопрос о ее лояльности. А потом, если это окажется возможным, ему было поручено завербовать ее как двойного агента. Он устраивал встречи, обеды и ужины, добившись того, что его регулярно приглашали на ее вечеринки, на которых он часто сталкивался лицом к лицу с Берджессом и другими ее друзьями – тайными коммунистами. Некоторые из них были близки к разоблачению.
