– Но они этого не знают.
– В каком смысле?
– В прямом. Пожалуйста, позволь говорить мне. Не произноси ни слова.
Прежде чем Мария успела понять, что произошло, Джилл уже шагала к кабинету Барни, а она бежала следом, чтобы не отстать. Дверь в кабинет Барни была закрыта, но Джилл это не остановило.
Барни и Кен, сидевшие на прежних местах, испугались столь внезапного вторжения.
– В чем дело? У нас совещание, – начал Барни, но Джилл все-таки вошла – и Мария следом.
– Пожалуйста, закрой дверь, Мария, – голос Джилл звучал ровно, деловито и очень решительно.
Мария никогда раньше не слышала его таким.
– Джилл, вы меня поняли? – уточнил Барни.
– Это вам придется меня понять.
– Через пять минут у нас собеседование с очередным кандидатом на должность ассистентки.
– Скажите ей, чтобы подождала. Вы уж точно предпочтете услышать то, что я хочу сказать. Насчет судебного иска. Касается вас обоих.
Кен молчал. Мария увидела, что он побледнел. Барни уставился на нее, а затем взял мобильник и велел следующей претендентке подождать. Положив телефон, он встал.
– Позвольте предложить вам сесть… – вступил он, но Джилл резко тряхнула головой.
– Мы постоим.
Если Кен и не понял, чем пахнет эта ситуация, то Барни, несомненно, понял. Мария заметила, как у старика слегка поднялись брови; видимо, в уме он быстро производил подсчеты. Большинство людей, скорее всего, решили бы присесть, но Барни знал, что нужно поддерживать с собеседником зрительный контакт. Барни выпрямился.
– Вы сказали, что это касается фирмы?
– На самом деле я сказала, что это касается вас обоих. Но – да, в конце концов, и фирмы тоже.
– В таком случае хорошо, что вы пришли, – произнес Барни, и в его голосе вновь зазвучали сладкие нотки. – Мы совсем недавно разговаривали с Марией о ложных обвинениях против мистера Мартенсона – не сомневаюсь, вы уже в курсе. Я уверен, что Мария примет правильное решение на благо всех заинтересованных лиц.
– А я на вашем месте не была бы так уверена, – заявила Джилл. – И я хочу, чтобы вы двое первыми узнали, что, по личному признанию Марии, за Кеном Мартенсоном замечено поведение, которое любой судья назовет сексуальным домогательством. И что она твердо намерена написать жалобу, а затем и подать иск.
– Это неправда! – воскликнул Кен.
Первые слова, которые Мария услышала от него за весь день.
Джилл повернулась к нему и продолжала тем же ровным тоном:
– Вы сказали Марии, что она должна больше стараться, чтобы стать командным игроком. Что, если вы будете с ней заодно, она может однажды подняться до компаньона. А потом вы стали ее касаться.
– Ничего подобного!
– Вы непозволительным образом прикасались к Марии. Трогали шею и грудь.
– Я дотронулся только до плеча!
– Значит, вы признаете, что прикасались к ней? И не прекратили даже тогда, когда она сказала, что считает ваше поведение оскорбительным?
Тут Кен сообразил, что лучше замолчать. Он повернулся к Барни. Если тот и был разгневан словами Джилл, то не подавал виду.
– Мария во время сегодняшней встречи ничего не сказала о сексуальных домогательствах – точно так же, как ни разу не упоминала об этом за всё то время, пока работала здесь.
– А с какой стати? Она знала, что вы прикроете Кена. Как и раньше, когда приходилось иметь дело с жалобами на домогательства.
Барни выдохнул:
– Произошло какое-то недоразумение, и мы наверняка сможем разрешить его по-дружески. Нет никаких причин прибегать к угрозам.
– Я не прибегаю к угрозам. Более того, скажите спасибо, что мы сначала пришли сюда и иск не застал вас врасплох.
– Я очень вам благодарен, – признал Барни. – И я думаю, что мы обсудим все это как цивилизованные люди. Я бы хотел выслушать Марию.
– Да, несомненно. Вы прочтете ее показания, как только она их даст. А пока буду говорить я.
У Кена глаза полезли на лоб. Барни просто уставился на Джилл.
– Вы понимаете, что не можете говорить от имени Марии, потому что вы – заинтересованное лицо?
– Я здесь как ее друг.
– Вряд ли есть какая-то разница.
– Тогда давайте сформулируем иначе: мы с Марией решили уволиться. Мы не собирались сообщать об этом сегодня, но, поскольку Мария, помимо всего прочего, сможет потребовать компенсацию, я подумала, что откладывать незачем.
В этот момент даже Барни утратил дар речи. Он перевел взгляд с Джилл на Марию, потом снова посмотрел на Джилл.
– Ты сказала, что вы обе увольняетесь?
– Да.
– И где вы будете работать?
– Не важно. Сейчас мы говорим об иске, который Мария намерена подать. Мы все знаем, что обвинения, выдвинутые Линн и другими, очень серьезны. Вы представляете, насколько усугубится ситуация, если Мария скажет свое слово?
– Но я ничего такого не делал! – выдавил Кен.
Барни гневно уставился на него.
– Вы думаете, кто-нибудь этому поверит? После того как в суде выступят остальные? Но, конечно, дело не зайдет так далеко. Проблема уже почти улажена. Всем присутствующим здесь известно, что вы намерены мирно все уладить. Но лично я не уверена, что Мария пойдет на это. Она была очень расстроена, когда говорила со мной. Хотя я и не вправе ей советовать, но все-таки подозреваю, что она может предпочесть иной вариант и пойти до конца…
Барни оправил пиджак.
– Я так понимаю, вы пришли не только для того, чтобы заблаговременно предупредить о подаче иска и об увольнении. Вероятно, вы пришли, потому что хотите решить этот вопрос.
– Почему вы так думаете?
– А что вы выиграете, сообщив нам заранее, что вы намерены подать в суд?
– Может быть, я все еще храню каплю верности вашей фирме.
– Возможно.
– Ну или я хочу, чтобы Кен знал, что он не только погубит фирму и разорится сам, но, скорее всего, ему придется продать свою машину до того, как Мария доведет дело до конца.
Кен тихо застонал. Барни не обращал на него внимания.
– И как мы можем решить эту проблему?
– Для начала Марии нужен шестинедельный отпуск.
– Для чего ей шестинедельный отпуск, если она увольняется?
– Потому что она так хочет. Потому что Кен придурок. Потому что вчера она увидела радугу в саду. Потому что Мария работала на вас ночами и по выходным, без единого свободного дня, с тех пор как пришла в вашу фирму. Иными словами, не важно, зачем ей нужен отпуск. Нужен, и точка.
