– Таких и я не видел, – брезгливо поморщился Николя и красиво, в красках, описал верному другу свой чудесный сон, который, ежели призадуматься, вполне себе мог оказаться и не сном вовсе.
Кузнец слушал, не перебивая, с большим интересом, и в карих глазах его уже начинал разгораться безбашенный огонёк отпетого искателя приключений на свою же пятую точку.
Собственно, это неутомимое любопытство, любовь к сказкам и страсть ко всему необычайному и являлись самой надёжной основой дружеских скреп нашей парочки. Поэтому Николя ни капельки не удивился, когда по окончании его рассказа Вакула снял старенький кожаный фартук, отложил рукавицы и удовлетворённо буркнул:
– Я з вами, паныч. Тока думаю, сеть бы рыболовную взять треба. Ну, може, ещё багор какой ни есть, из тех, коими на Днепре осетров да сомов под жабры хватают.
– Вообще-то мы не на рабылку идём. Там же только русалки будут.
– А ведьма? – напомнил кузнец.
Николя хлопнул себя ладонью по лбу, казнясь за легковерную забывчивость. Действительно, если паночка непременно желала, чтобы молодой человек волшебным образом обнаружил и указал ей на какую-то ведьму, то к такому походу стоило подготовиться, как к военной операции.
Один тот факт, что им удалось безнаказанно выбраться из пекла, да к тому ж и прихватить с собой кучу документов, оправдывающих маму Вакулы, ещё не гарантировал, что опознание ведьмы пройдёт столь же гладко…
– Вроде как у хате был багор, – вспомнил кузнец. – Та и сеть-то уж точно у хате. Пошли, паныч.
– Э-э, не думаю, что тётя Солоха будет мне рада.
– А то вже не её бабское дело! Я козак или гриб какой мухоморный?! Своей головой живу, своими руками на хлеб зарабатываю, сам и решаю, з кем мне дружбу водить! – жёстко обрезал Вакула, сдвигая брови к переносице, а шапку на затылок. – Пошли вже, бо солнце на закате. Али шугаетесь?
– Нарываешься, да?
– А чего ж нет?
На сём завершив еврейский обмен вопросительными предложениями, приятели вышли из кузницы, засучили рукава и встали, подняв кулаки к груди, друг супротив друга. Вакула, несомненно, был коренастее и сильнее раз в пятьдесят. И будь дело в греко-римской борьбе, так равных ему, наверное, не нашлось бы даже среди профессиональных циркачей Европы!
Однако Николя был на полторы головы выше, руки тоже имел более длинные, а из-за сухопарого телосложения скорость движений имел не хуже, чем у ветряной мельницы в потребные погодные условия.
– До первой крови али покуда кто с ног долой?
– Хватит языком молоть, дерись уже!
Кузнец прорычал что-то невнятно-одобрительное и, наклонив лобастую голову, словно молодой бык, бросился на товарища. Николя не делал попытки ни отступить, ни увернуться, он просто встретил верного друга прямым ударом твёрдого локтя в нос.
И, собственно, в тот же миг был сбит с ног, самым нелицеприятным образом повален в пыль, а кузнец уже сидел на животе у него, замахиваясь правой, а левой прикрывая струйку крови, бегущую из одной ноздри.
– Я победив!
– С чего бы? – хрипло усомнился молодой гимназист. – Договаривались же до первой крови. Так что слазь с пуза.
– Как, я потом же добавил, шо с ног долой?
– А я подтвердил? Я согласился?! Вакула, ты ж мне и слова сказать не дал. Ты спросил: «До первой крови?» Я как раз собирался ответить «да», а ты сразу бодаться! Слезай давай!
– Так чья ж победа? – Озадаченный кузнец протянул руку, помогая приятелю подняться. – Ох, чую же, дурите вы меня, паныч, а тока как, не розумию…
– Да уж как обычно, – отмахнулся Николя, отряхивая с одежды пыль и мелкие соломинки. – Ты сначала чётко договаривайся об условиях поединка, а уж потом дерись. А так первое слово дороже второго!
Вакула задумчиво почесал в затылке, потом расхохотался и от души обнял друга. Парни не в первый и, дай бог, не в последний раз мерились силой, причём победителем при любом раскладе, как правило, выходил более ловкий пан гимназист, а могучий, но доверчивый кузнец раз за разом пытался понять, как же у него это так получается…
После чего герои наши плечом к плечу отправились по тропинке вдоль редкого плетня на двор прекрасной пани Солохи. Надобно признать, что плетень вкруг Диканьки шёл аккурат от кумовой хаты, и каждый, кто по ночи плёлся из шинка через село, никогда не удосуживался взять с собой палку, дабы отгонять брехливых псов, надеясь всегда позаимствовать приличный прут из плетня. Возвращать обратно, однако же, никто ничего не собирался, посему в определенных местах кумов плетень напоминал бородавку той же кумы, из коей (бородавки, а не кумы!) торчали в разные стороны три или четыре крепкие волосины…
Лицо прекраснейшей пани Солохи надо было видеть! Да, именно так, и сей же момент мы попробуем объясниться – почему…
Во-первых, дверь в хату вдруг оказалась заперта, и это посреди бела дня. Нет, ну понятно, что несколько ближе к вечеру, но ведь и не ночь же! Во-вторых, на требовательный стук Вакулы – «мамо, отворитесь!» – изнутри послышался шум, суета, звук разбитой посуды, грохот чьих-то сапог, явно бегающих по стенам, сдержанные женские матюкания, а потом резко повисла тишина.
Дверь распахнулась. На пороге, сияя широкой улыбкой с намертво стиснутыми зубами, стояла чуть встрёпанная кузнецова мама. Как уже упоминалось выше, её лицо надо было видеть. Тут и сам не рожденный ещё Станиславский крикнул бы: не верю-у!
– Ой, це кто? Тю, так то сынок мой любимый, да ще не один, а с добрым приятелем! Проходьте, проходьте, паныч-гимназист, будь ласка! А я вже и стол накрыла, сейчас и отужинаем, уж не обессудьте сесть с простым людом…
– Та мы на хвилинку, мамо, – сухо откликнулся кузнец, левой рукой удерживая друга. – Ще в ночь будем працювать, бо заказов много! И ковать, и красить, и малювать надо. А де-то туточки у нас сеть была?
Солоха сделала круглые глаза. Да, собственно, Николя тоже вряд ли мог бы объяснить, за каким ёлкиным хреном им в кузнице рыболовная сеть сдалась.
– От не надо вопросов, мамо! Не доставайте. Шо нам треба, то треба, и всё! А тока ще и багор был, и горилки пузырь?
– Сыноньку, – взмолилась Солоха, едва не падая на колени, – що ж вы с приятелем в той кузне учинить решили?! У мене слов нема, одни фантазии…
Меж тем Вакула, не вдаваясь в объяснения, быстренько нашёл всё, что ему требовалось, перекрестился на иконы и, подтолкнув друга плечом, вышел вон. Николя галантно поклонился пани Солохе, развернулся на выход и, не глядя, пнул стоящий у дверей большой мешок с картошкой (или неизвестно с чем). Мешок охнул и простонал фальцетом:
– Во тьму адскую ввергаюся и муки египетские претерпеваю безвинно, аки агнец божий…
Уже за плетнём Вакула, отводя взгляд, уточнил:
– Кто там был-то?
– Скорее всего, дьяк. Но поверь мне, дружище, я попал куда надо. Если сегодня у него что и встанет, так только волосы дыбом…
