После обеда Женька, заставив Марину надеть спортивный костюм, вывел ее на улицу, усадил в шезлонг под тентом и сам пристроился рядом, взял ее руку в свою. Егорка и Алеша играли в большой песочнице под присмотром Гены и няни Карины, Виола уехала в город, а Бес отдыхал в гамаке, подвешенном между двух больших сосен. Было так тихо и спокойно, что даже тонкий писк комаров слышался отчетливо. Дети сосредоточенно строили что-то высокое, Гена помогал, а Карина не сводила глаз с маленького Леши.
– Ты посмотри, котенок, – наш-то как будто старше, уступает, помогает, – заметил Женька, кивнув в сторону играющих мальчиков. – Надо же, как отличаются…
– Конечно. Наш рос дома, его любили, баловали, носили на руках, целовали на ночь или когда коленку разбивал… А у Лешки никого не было. Я ведь знаю, как это – когда никто тебя не пожалеет, не поцелует, просто по голове не погладит… – вздохнула Коваль, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца. – Жек, я очки забыла…
– Я принесу, Мэриэнн, – раздался за спиной голос Никиты, и Марина вздрогнула:
– Ты здесь откуда?
Телохранитель вышел из тени, приблизился к шезлонгам и, не обращая внимания на откровенно-неприязненный взгляд вмиг подобравшегося Хохла, спросил:
– На балконе?
– Да… – растерянным тоном отозвалась совершенно деморализованная Коваль.
– Сейчас.
Никита своей пружинящей походкой пошел к дому, провожаемый все тем же недобрым взглядом Женьки. Когда высокая, крепкая фигура в белых джинсах и майке скрылась, Хохол тоном, не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовался, нервно сунув в рот сигарету:
– Это что еще за фокусы?
Он видел, что обычно нахальная и самоуверенная Марина вдруг растерялась и никак не может прийти в себя, и понимал, что причина этого, скорее всего, вот этот молодой красавчик, хотя подобная мужская внешность никогда не привлекала Коваль. И то, что сейчас она медлит с ответом, тоже говорило в пользу этой догадки.
– Что молчишь, котенок? Сказать нечего или есть, что скрыть?
Она мотнула головой, но опять промолчала. И Женька завелся не на шутку, вскочил и рявкнул, забыв, что рядом дети и охранник с няней:
– Что, успел тебя отоварить парнишка?! То-то я и гляжу – в кустах сидит, зыркает! Где он, на хрен?! Башку, сука, отрежу!
Коваль опомнилась только после этих слов, вскочила на ноги и закатила разъяренному любовнику оплеуху:
– Спятил?! Ты с кем разговариваешь?! – И не рассчитала – Хохол, развернувшись, ударил ее наотмашь по щеке так, что она упала…
– Ма-ама! – заорал Егорка, метнувшись из песочницы к матери, но на полдороги развернулся и вдруг с размаху ударил Хохла кулачком в бедро – куда достал.
Женька удивленно уставился на него сверху вниз, но Егор, задрав головенку, сжал кулаки и не отвел взгляда. Из Хохла словно выпустили воздух, он рухнул рядом с Мариной на колени и попытался поднять ее, но Егор толкнул его:
– Не трогай! Это моя мама, не трогай ее больше! Ты ее не любишь, ты ее ударил! – Голос задрожал, и мальчик, не выдержав, расплакался.
– Не надо, сынок. – Марина села, вытирая кровь, каплями стекающую из рассеченной губы. – Иди ко мне. Не надо плакать, все хорошо…
От шума и криков проснулся в гамаке Бес, выбрался и бросился к песочнице, где Карина пыталась успокоить плачущего от испуга Алешу, потом развернулся и подскочил к Марине и Хохлу:
– Ты охренел, сволочь?! На глазах у детей бабу бить?!
– Займись своими делами! – неласково посоветовала Марина, вставая на ноги и беря за руку Егорку.
– Нет, стой! – Он перехватил Марину за рукав костюма, однако она так резанула его взглядом, что Гришка невольно отступил. – Ты… чего?
– Меня сегодня уже били по лицу, хватит! Идем домой, Егор.
Марина, держа сына за руку, пошла к дому, а Хохол взвыл и кинулся было следом, но наперерез ему шел Гена, а сзади оказался Бес.
– Жека… не глупи, не трогай ее сейчас, – взяв его под руку, сказал Гена. – Пусть немного уляжется. Ну, что устроил-то, ей-богу?
– Мою женщину никто не будет трогать, кроме меня!
– А ее никто и не трогал – она ведь не шалава подзаборная.
– Придурок ты ревнивый, – присолил Бес, беря со столика сигарету и зажигалку. – Да только за то, как она тебя с кичи тянула, ее уже на руках носить всю жизнь! А ты – по лицу при сыне… Идиот отмороженный.
– Вы меня за лоха держите, что ли? – мрачно поинтересовался Хохол, трясущейся рукой пытаясь прикурить сигарету. – А вот этот пижон молодой – он кто?
– Он – телохранитель Ветки, – отчитался Гришка с усмешкой.
– Во-от! Если не знали, я расскажу – я тоже не сразу был парень свободный! Серегу Строгача охранял, когда ее первый раз увидел. – Женька сплюнул, снова затянулся сигаретой. – И когда началось у нас с ней все, и потом, когда Сереги не стало, и когда Малыш вернулся – я был телохранителем. И только после похорон твоего брата стал тем, кем стал.
Бес смотрел на разошедшегося Женьку почти с жалостью. Хохол перешагнул тот рубеж, после которого мужчина получает основания подозревать более молодую и все еще привлекательную спутницу в измене. А если учесть, что Наковальне, при ее тридцати восьми, никто не давал больше двадцати восьми – тридцати… Что ж, Жеку можно было понять.
– Успокойся, я тебе отвечаю – ничего у нее с Ники не было, она ж с ребенком постоянно, на шаг не отпускала. – Бес не был так уж уверен в сказанном, потому что Ветка как-то ночью вроде бы смехом рассказала ему о влюбленности телохранителя. Однако черт ее разберет, Наковальню эту! Вечно у мужиков мозги от нее набекрень.
– Я предупредил – пусть твой Ники держится от нее подальше! – процедил Хохол.
Бес только головой покачал. Гена же понял, что сейчас Женьку нельзя пускать в дом, потому что там Никита, а Хохол в припадке ревности совершенно не контролирует себя и способен сделать что угодно. Заметив, что Гришка занялся Алешей, совершенно потеряв интерес к разговору, Гена потянул Женьку за рукав в сторону шезлонгов:
– Пойдем посидим – жарко.
Хохол послушно последовал за ним, опустился на полосатый матрас и обхватил руками голову. Гена налил в стакан минералку, протянул Женьке, но тот отказался.
– Жека, не грузись. Сейчас все уляжется, извинишься…
– Да дело не в Марине даже, – скривившись, вывернул Женька. – Она и не вспомнит через час. Дело в другом – пацан… Я никогда при нем себе не позволял, у нас с ним и так отношения в последнее время натянутые… И тут это еще! Как теперь вывернуться, даже не знаю.
– А что с Егором-то? – удивленно спросил Гена, зная, как трогательно относился Женька к мальчику, когда Марина лежала в больнице.
– Он нашел свидетельство о рождении, а там ведь написано, – со вздохом признался Хохол. – Прочитал – и началось… «Ты мне не родной, ты не отец, у меня был другой папа»… Перестал меня называть вообще как-то, только на «ты» – и все, ни имени, ничего. Потом Маринка как-то его переубедила, ну, а в Москве, когда меня закрыли, он на весь зал кричал «папа, папа»… Только все наладилось – и на тебе, выступил! – Он махнул рукой и отвернулся.
