Ион открыл окно и высунул голову:
– Нет. Темным-темно.
– Ла… А что мы можем сделать? – повторил Герлоф.
– Ну, – сказал Йон.
Это, очевидно, значило – ничего. Ничего мы не можем сделать.
– Свечки у тебя есть? Или старый камин можно растопить.
– Это мысль. Я сварю кофе.
Ион ушел. Герлоф услышал, как он брякает посудой на кухне.
Когда Ион взволнован, лучше всего занять его работой. Он сразу успокаивается. Герлоф помнил это еще с тех времен, когда они вместе плавали на его лайбе.
А сам он остался лежать. Лежал и прислушивался. Вдруг кто-то позвонит или постучит в дверь?
Что-то случилось в его деревне. Что-то из ряда вон выходящее. Он вспомнил, как тряслась земля.
Арон Фред, подумал он. Арон продолжает войну мало того, он перешел в решительное наступление. И Герлоф не смог его удержать.
Стояла полная, пугающая тишина. Никто не звонил, не стучал в лверь. Как будто ничего не произошло.
И он понемногу начал проваливаться в сон. Пить кофе ему расхотелось. Слишком поздно для кофе.
Только через час с шоссе послышались сирены полицейских и пожарных машин.
Лиза
Паулина прижала ее к земле, но она все равно видела взрыв. Будто над скалой вспыхнуло яркое бело-оранжевое солнце. И почувствовала, как под ней задрожала земля.
И сразу раздался громовой раскат.
Рагнарёк, мелькнула мысль. Гибель богов. Она попыталась отползти подальше, но Паулина всем телом придавила ее так, что она лаже шевельнуться не могла.
Сначала пошла взрывная волна, потом дождь осколков. Ло них осколки не долетали, но Лиза ясно слышала, как они с сухим треском осыпаются на каменистую землю и со всплесками падают в воду.
Пять, шесть секунд – и все стихло.
Потом послышались совсем другие звуки – похожие на неритмичные удары в басовый барабан. Деревянные элементы конструкции виллы Клоссов не выдержали бомбежки каменными ядрами. В воздухе повисла тяжелая едкая пыль.
Лиза вспомнила, как в школе рассказывали про римские корабли – как они с помощью пращей бомбардировали осажденные города.
– Бежим! – шепотом скомандовала Паулина, но Лизе показалось, что она крикнула ей в самое ухо, настолько сильна была интонация приказа. Паулина уже встала и отряхивала одежду.
Лизе очень не хотелось вставать. Надо было переждать весь этот ужас, но Паулина сильно потянула ее за рукав футболки:
– Бежим, я сказала!
На этот раз она послушалась. Они побежали вдоль залива. Лиза то и дело оглядывалась – не посыплются ли опять камни с неба? Но они ушли уже слишком далеко. Сюда осколки не долетали. Лиза все время невольно задерживала дыхание, потом с шумом выдыхала и опять набирала полные легкие воздуха.
Паулина целеустремленно шагала рядом.
– Что это было? – шепотом спросила Лиза.
Та не ответила.
В воздухе запахло гарью. Лиза обернулась и увидела, как медленно, словно в съемке рапидом, обрушилась крыша виллы Клоссов.
Стояла непроглядная тьма. В поселке ни единого огонька – видно, оборвало какой-то кабель. Она не видела даже собственных ног и чуть не упала, споткнувшись то ли о камень, то ли о корень.
Стало так тихо, что Лиза решила: ей заложило уши. Но в голове по-прежнему металось эхо чудовищного взрыва.
– Паулина, – задыхаясь, спросила она. – Что случилось?
Та повернула к ней голову и спокойно произнесла одно только слово:
– Аммонал.
Земля обетованная, апрель 1998
Советский Союз рухнул как карточный домик, и Арон не узнавал свою вторую родину Падению коммунистической власти он не особенно удивился. Уже в конце восьмидесятых было ясно, что так продолжаться не может. Столицу было не узнать – грязный, темный город, повсюду длинные, мрачные, сварливые очереди, в них то и дело вспыхивали ссоры, а то и драки. Очереди за всем – за хлебом, молоком, яйцами, водкой. Лаже за детским питанием. Они с Милой как-то справлялись – оба получали спецпайки. Она – как военный медик, он – как ветеран КГБ. Но все равно было трудно – на паек месяц не проживешь, надо стоять в очередях.
Потом все изменилось. Одна за другой отвалились страны Варшавского блока, потом рухнул и Союз. Он с презрением выслушивал сплетни, как сотрудники внешней разведки бывшего КГБ СССР стояли в очереди в иностранные посольства, торгуя государственными тайнами бывшего Союза. Собственно, юридически они были неприкасаемы – такой страны больше не существовало, но он их все равно осуждал. Где же патриотизм бойцов невидимого фронта? А может, и вранье все это. От зависти.
Раньше в Москве не было нищих – за этим следила милиция, к тому же нищие подпадали под закон об уголовной ответственности за тунеядство. Этот закон использовался в СССР очень широко, в том числе и для преследования нигде официально не работающих диссидентов. Такие процессы были и в шестидесятых, когда он еще служил в органах. А теперь он то и дело натыкался на попрошаек, и его каждый раз передергивало от омерзения.
Повсюду как грибы, выросли неопрятные яркие ларьки, где торговали внезапно разрешенным импортом. Появились две новые категории граждан. Они с Милой условно называли их «малиновые пиджаки» и «спортсмены», потому что все эти здоровенные парни с накачанными шеями носили разноцветные спортивные костюмы – как правило, югославского производства.
Малиновые пиджаки дружно надевали те, кто добился какого-никакого финансового успеха. «Спортсмены» работали у них телохранителями. Пиджаки называли их «шестерками», почему – неизвестно; Арон иногда чувствовал, что русский язык для него не родной. И нельзя сказать, чтобы это была пустая мера – обзаводиться телохранителями: то и дело возникали кровавые финансовые разборки. Сначала с ножами, потом с неизвестно откуда взявшимся огнестрельным оружием. Впрочем, почему не известно – оружием торговали солдаты и офицеры поспешно и беспорядочно выведенных из Восточной Европы войск. Убитые в разборках исчислялись десятками тысяч, как говорилось в сводках органов безопасности, которые Арон, то есть Влад, до сих пор получал.
Оказалось, что едва ли не все бескорыстные советские патриоты на самом деле одержимы деньгами. Все говорили только о деньгах. Ни о чем другом.
К концу тысячелетия как-то все утряслось. Стали исчезать «дикие» рынки, появилось много богатых людей – миллионеров и даже миллиардеров. Вокруг его родной Лубянки, где еще в девяносто первом снесли памятник великому Дзержинскому появилось не менее десятка ночных клубов. Малиновые пиджаки переоделись в костюмы от Кардена и галстуки «Бриони». Они подъезжали на двенадцатицилиндровых «мерседесах» в сопровождении джипов, набитых бывшими «шестерками», – теперь и «шестерки» носили черные костюмы и галстуки. На боссах, как правило, висели беспричинно хихикающие юные девочки в обтягивающих маленьких платьях и на высоченных шпильках.
