Марина поцеловала его в губы, заставив замолчать:
– Хватит… обними меня, я замерзла…
– Идем домой.
Он отнес ее обратно в комнату, помог раздеться и лечь, потом и сам пришел, осторожно прилег рядом с Мариной:
– Ты не думай, я уйду на ночь, чтобы тебе не мешать.
– Я не хочу, чтобы ты уходил.
– Как скажешь…
Они включили телевизор, стали смотреть новости, из которых Коваль выяснила, что о ее исчезновении говорят в начале каждого выпуска, строя догадки, кому и зачем могло понадобиться похищение. На комментировавшем ход расследования Ромашине не было лица – он искренне переживал случившееся.
– Женька, отец-то мой хоть в курсе, что ничего не случилось? – обеспокоенно спросила Марина.
– Да, я вчера с ним разговаривал, успокоил, сказал, что так нужно было. Ты не переживай, киска, я ж тоже с понятием – Кольке позвонил, научил, что и кому говорить, Ветку тоже предупредил. – Хохол сдвинул ее майку, осмотрел повязку на груди. – Промокла, черт… Завтра доктора придется везти, опять головняк…
– Не надо доктора, только бинты и перекись. Там что – швы?
– Да, семь штук.
– Офигеть! Меня что, ветеринар штопал?
– Уж кого отловил в местной больничке, тот и штопал, – развел руками Женька. – Выбора не было, ты крови много потеряла. Еще хорошо, что группа у нас одинаковая, так прямо тут и переливали…
– Ты серьезно? Мне перелили твою? – Она подняла на него глаза – Хохол улыбался.
– Да, киска, мы с тобой теперь совсем родня.
– Спасибо тебе… ты в который раз вытаскиваешь меня…
– Только не плачь, ладно? Ведь ты же моя, как я мог не вытянуть тебя, зачем тогда мне жить? Не плачь…
– Женька, я никогда больше… никогда…
– Я знаю, киска, все знаю.
Они прожили в этом поселке почти месяц, никуда не выходя из дома, только Женька иногда ездил за продуктами на стареньком «жигуленке», стоявшем в гараже. Коваль привыкла засыпать и просыпаться с осознанием того, что не надо куда-то бежать, с кем-то разговаривать, кому-то что-то доказывать. Женька ни на шаг не отходил от нее, надышаться не мог, постоянно привозил откуда-то полевые цветы, готовил, не давая даже приблизиться к плите или хотя бы помыть посуду.
– Ты не для этого создана, моя киска, я сам, – говорил он, ласково оттесняя Марину от стола.
– Женя, мне уже стыдно – я все время валяюсь, а ты носишься вокруг меня, как нянька.
– А я и есть нянька, – он мимоходом чмокнул ее в щеку.
Никаких попыток сблизиться с ней он не делал, самое большее, что позволял себе, – поцелуи да еще обнять ночью, бережно прижав к себе. Но и только. Непонятно, почему он так вел себя, но Марине иногда хотелось, чтобы он стал прежним – необузданным, звереющим от одного только прикосновения к ней. Как он терпел столько времени – она не понимала, возможно, просто чувствовал себя виноватым. Но Марина не злилась на него за это, понимая, что рано или поздно все открылось бы и без его вмешательства. Женька просто немного ускорил процесс, испугавшись потерять ее.
– Женька, а что было бы, если бы вдруг я решила все бросить и уйти к Ромашину? – поинтересовалась Марина как-то, сидя у него на коленях и попивая молоко из граненого стакана.
– Что было бы? Да убил бы я тебя – и все. И сам бы за тобой следом, – совершенно спокойно ответил он, прижимая ее к себе. – Ты пойми – что бы мент ни говорил, он всегда ментом останется, это по жизни так. Не бывает исключений. Ну, пожили бы вы с ним какое-то время, а потом начал бы он вспоминать, как с работы вылетел из-за тебя, чего лишился, как семью кинул. Дети опять же… И пошло-поехало – стал бы тебя обвинять во всех неудачах, ругались бы… А ты ведь с гонором, киска, не стала бы терпеть. Вот и подумай. Вы с ним на разных планетах и никогда не сойдетесь.
– Хохол, ты иногда бываешь таким правильным и нудным, что зубы сводит… – Марина допила молоко, которое Женька заставлял ее пить литрами, поставила на лавку стакан. – О господи, так я скоро и в машину сама не влезу – живот помешает.
– Киска, а ты никогда не думала, что ведь сейчас запросто можно родить ребенка? – спросил он вдруг осторожно, помня, как Коваль отреагировала однажды на подобный разговор.
– Не начинай! – Она предостерегающе глянула на него, доставая сигарету. – Что за мания у тебя, дети какие-то… Я вот никогда не думаю об этом, даже не вспоминаю, а ты постоянно поднимаешь эту тему. Зачем? Мне уже тридцать четыре, поздновато. И потом – головняк лишний, и дело не в самом факте рождения, а в том, что с его помощью на меня легче будет влиять. Баба с ребенком уязвима в сто раз сильнее, потому что материнский-то инстинкт не пропьешь и не спрячешь, если, конечно, ты нормальная. Вот ты только представь себе, что тому же Бесу вдруг взбрело в голову на меня надавить. Пока я одна, я его ласково и недалеко пошлю – и все на этом, а вот будь у меня ребенок – и песец, я соглашусь на все, даже не думая. – Марина выпустила облачко дыма и внимательно посмотрела на притихшего Хохла. – Ну, и после этого как ты думаешь, надо мне ребенка рожать? И ты сам… Ты за меня-то постоянно трясешься, а уж за собственное чадо!
– А при другом раскладе ты от меня родила бы?
– При другом – да.
Тут она тоже не соврала ни на грамм – из Женьки вышел бы сумасшедший папаша, в этом Коваль не сомневалась, и в другой жизни, возможно, она согласилась бы, но не здесь и не сейчас. Страх за близкого человека – самый сильный рычаг давления, это такая простая и банальная истина, этим сплошь и рядом пользуются. Да Коваль и сама отлично помнила, как однажды реализовала подобного рода мероприятие, чтобы убедить несговорчивый совет директоров корпорации «МБК» помочь ей выкупить Егора. Разумеется, она не присылала им отрезанных ушей и отрубленных пальцев, ведь женщина, в конце концов, но и одного только факта похищения хватило, чтобы те уроды начать шевелить задницами. Поэтому все разговоры о детях – лишь пустое сотрясание воздуха. Только вот почему Хохлу вечно приходят на ум эти мысли?..
– Женька, мы долго еще будем торчать в этом колхозе? – спросила она, чтобы сменить неприятную тему, неизменно ведущую к ссорам.
– А тебе не нравится?
– Все хорошо в меру, знаешь ли. – Коваль продемонстрировала ему отросшие ногти, которые давно пора было корректировать. – Видишь? Я в жизни не ходила с таким маникюром.
– Да тут-то тебя кто видит? – удивился Женька.
– Ты – и это уже много, – совершенно серьезно отозвалась она.
– Ой, я не могу! Да я еще не в таком виде тебя наблюдал, уж маникюр-то переживу как-нибудь! Нет, серьезно, киска, потерпи немного еще, пусть Бес без нас свои дела делает, зачем тебе проблемы с ментами? – понизив голос и наклоняясь к ней совсем близко, проговорил он. – Я позвоню ему завтра, узнаю, как дела. Понимаешь, если твой мент не согласится, Бес пойдет на все, начнет тебя прессовать, подлянку какую-нибудь организует – ты ж его знаешь.
