— Простите, ради бога, Александр Борисович, — бормотал побелевшими губами Сыроватов. — Произошло роковое недоразумение…
— Так просто не отделаетесь, Виктор Петрович, — погрозил пальцем Турецкий. — Что с воза упало, не вырубишь, как говорится, топором. Ваше счастье, что у меня есть чувство юмора. Действуйте, не век же мне сидеть на вашей шконке!
— Кретины безмозглые, кого вы взяли?! — завопил прокурор, выскакивая из камеры. — Только не говорите, что успели сообщить в Москву!
Турецкий засмеялся, забросил руки за голову, вытянул ноги. Коротковата была шконочка. Он повернул голову, приоткрыл один глаз. Сконфуженный охранник на цыпочках удалился из камеры. Отлип от стенки второй, сделав сложное лицо, убрался вслед за коллегой. Дверь осталась открытой. В коридоре бушевала буря. Оправдывался Багульник, уверял, что непременно накажет «отличившихся», что все исправит, обычная милицейская работа…
— И как с такими работать? — пожаловался на «поднадзорных» Сыроватое, вновь возникая в камере. Сел на краешек полки, достал платок, вытер взопревший лоб. — Простите еще раз, Александр Борисович, недоглядели, каемся, исправим, все сделаем для вас в лучшем виде…
— Приступайте, Виктор Петрович, к ликвидации последствий этого карнавала, — лениво пробормотал Турецкий. — Надеюсь, мои справедливые требования вас не шокируют? Мне нужна моя машина. Через час она должна с заклеенными шинами и полным бензобаком стоять перед парадным входом. А лучше полностью заменить колеса на равноценные — предпочитаю резину фирмы «Бриджстоун». Это не слишком накладно для городского бюджета?
— Да, да, разумеется, Александр Борисович, — прокурор кивал, как китайский болванчик. — Это наша ошибка, мы ее немедленно исправим. Взыщем с оперативников. Я позвоню в городской автосервис — у них есть дежурная смена…
— Лучший номер в местной гостинице — со всеми, разумеется, удобствами… можно без девочек. И лично вас на беседу — со всей информацией об обстоятельствах преступлений, о проделанной работе и соображениях, если таковые, конечно, есть. Рабочий день продолжается, Виктор Петрович. Сделали из мухи слона — так кормите его. Надеюсь, мои требования не чрезмерные?
— Что вы, конечно, конечно, все будет, — заволновался Сыроватов. — Насчет гостиницы я давно распорядился. Это наша внутриведомственная гостиница… Насчет ужина тоже не беспокойтесь. Можете выходить, Александр Борисович, вас никто не задержит. Получите веши, подождете меня у входа, хорошо? Мне нужно забежать в одно место…
Прокурор выкатился колобком, а Турецкий закрыл глаза. Он уже практически забыл, зачем сюда приехал…
Дежурный, тщательно пряча глаза, выдал личные вещи. Попросил пересчитать наличность, чтобы у выходящего на свободу (с чистой совестью) не было претензий к органам. Турецкий рассовал пожитки по карманам, прохладно распрощался с дежурным, направился к выходу. Из-за поворота вырулил озабоченный лейтенант Извеков, хмуро глянул на Турецкого, демонстративно отвернулся.
— Извиняться, стало быть, не надо, — не сдержался Турецкий.
А вот Извеков сдержался. Собрался что-то выпалить из всех стволов, но скрипнул зубами, молча проследовал мимо. Зарплата у них тут маленькая, догадался Турецкий, за такие деньги положено не только не работать, но и немножечко вредить. Он посмотрел на часы. Девять вечера, рабочий день давно закончился. Скоро новый начнется.
— Послушайте, любезный, — он обернулся к дежурному и кивнул на коридор, — если я пойду туда, опять попаду в тюрьму?
— Попадете, — согласился лейтенант. — Здание старое, состоит из двух корпусов. В одном изолятор временного содержания, в другом — районное управление. Если хотите попасть на улицу, идите вон туда, — дежурный некультурно ткнул пальцем.
— Вы столь любезны, — раскланялся Турецкий.
Над крыльцом горел фонарь, а вокруг него уже роились первые майские мошки. На улице стремительно темнело. А ведь это не Москва, констатировал Турецкий, воздух здесь другой, не московский. Словно поднялся на невысокую гору — плотность воздуха практически та же, но уже без копоти, свинца, прочих гнетущих составляющих. Где-то далеко прокукарекал петух — сигнал к отбою в курятнике. Перед зданием районного управления стояли несколько машин — два «Уазика» и смешной доисторический «РАФ» — на борту в свете фонаря поблескивала надпись «Передвижной пункт милиции». В нескольких кабинетах на втором этаже горел свет. Что-то трещало у дежурного, в открытую форточку было слышно, как монотонно бубнит мужчина. Турецкий прислонился к круглому столбику, достал сигаретную пачку. В паре метров расположился стенд «Их разыскивает милиция». Подходить туда не хотелось — милиции надо, пусть сама и разыскивает…
— Прикурить позволите? Или табачок теперь врозь? — прозвучал насмешливый женский голос. Турецкий вздрогнул. Он не заметил, как из здания вышла женщина в просторном брючном костюме и с тряпочной сумочкой на плече. Она возникла в свете фонаря, потянулась к его горящей зажигалке. Он машинально дал ей прикурить, подождал, пока займется плотно скрученный табак. Она подняла на него блестящие глаза. Половина лица пряталась в сумраке, по другой плясали электрические отблески. Она была аккуратно коротко пострижена, щекастое личико, маленький нос-пуговка, смешливый взгляд. Ногти без маникюра. Красоткой эта дамочка, определенно, не являлась, но обаянием могла похвастаться.
— А мы знакомы? — поинтересовался Турецкий.
— Сейчас, подождите. — Женщина откашлялась, настроилась и вдруг исторгла неприятным высоким голосом: — Ну, что, красавчик, развлечемся?
— О, черт… — Он чуть не оступился с крыльца. — Так вот вы какая в жизни, девочка с картины Пикассо… Браво.
— Зубы вкривь, глаза вкось, рыжая, как апельсин… — она сдержанно рассмеялась. — А какие они, Александр Борисович, — девочки с картины Пикассо?
— Ну… — Турецкий замялся. — Скажем так, весьма своеобразны. Вроде того, что вы сказали — зубы, глаза, прическа… Вам славно удалась роль невезучей проститутки. Однако, с моей дилетантской точки зрения, вы немного перегнули.
— Но у вас же не возникло сомнений? — Она лукаво склонила головку. — Приняли меня за первую клюшку двора, осваивающую новые просторы?
— Да уж не за первую ракетку мира. — Он негромко, но с удовольствием рассмеялся. Женщина подхватила.
— Что поделать. Весь мир — театр, вся жизнь — борьба за роли. Эльвира Буслаева, — она протянула руку. Рукопожатие оказалось твердым, в сущности, даже не женским. — Младший лейтенант, оперуполномоченная местного отделения уголовного розыска. Прошу прощения, Александр Борисович, за все, что я сегодня натворила.
— Принимается, Эльвира… — Он засмущался, почувствовал, как заалели уши — ведь она еще не выпустила его руку. — Вы-то в чем виноваты?
— Вина исключительно моя и больше ничья. Мы работали по наркопритону в Зубатове. Нельзя сказать, что мы тут совсем ничего не делаем. Отсюда и костюм. Собиралась домой, а тут — вы на автозаправке. Вспомнила вчерашнюю ориентировку. Что бы там ни говорили, но вы, Александр Борисович, — вылитый Звонарев. Забросила удочку, вроде похож. Машина — «Ауди», та самая, из ориентировки. А тут еще ваша Рига, будь она неладна. Неудачно пошутили? Что мне оставалось делать? Связалась с руководством, сказала, что тип, похожий на Звонарева, движется по шоссе в сторону Мжельска. Схватила первую попавшуюся машину, пристроилась вам в хвост. Такая вот история. А что вы здесь стоите, Александр Борисович? Податься некуда?
