— И никаких сюрпризов? — на всякий случай уточнил Турецкий.
— Какие уж тут сюрпризы, — глухо засмеялся Евсеев. — Жизнь такая — оглянуться не успеешь, а уже в ящике. На мой взгляд, здесь все однозначно, молодой человек. Смерть от удара относительно тяжелым металлическим предметам. Несовместимая с жизнью деформация черепа. И еще — могу вас уверить, удар наносился в то время, когда потерпевший сидел неподвижно. То есть нападения он вряд ли ожидал — иначе извертелся бы…
— Ценю, Александр Борисович, что свою работу в Мжельске вы начали с посещения моего кабинета. — Майор Багульник лез из кожи вон, чтобы выглядеть воплощением дружелюбия, хотя получалось на троечку. — Присаживайтесь, не стесняйтесь. Хорошо выспались?
— Спасибо, Владимир Иванович, часть ночи я действительно проспал. — Турецкий присел, стараясь не всматриваться в убранство кабинета. Если что-то в нем и меняли в последние тридцать лет, то только портреты президентов (а также генеральных секретарей) и министров внутренних дел.
— Да, я знаю, вы могли бы и не заходить, раз уж вам сверху дан такой карт-бланш… — гнул майор. — Но вы поступили правильно. Чаю хотите?
— Спасибо, я только что из морга, — поблагодарил Турецкий. — Полюбовался на загадочного господина Регерта. Как насчет охранников Гриши и Максима? Их уже похоронили?
— А как же иначе, Александр Борисович? — капитан развел руками. — У парней в Москве были родственники. У одного жена, у другого любимая девушка. Жуткий стон стоял в нашем морге, когда вся эта кавалькада прибыла для формального опознания. Тела, по завершении процедур, увезли в Москву, где и предали земле. Похороны состоялись, если не ошибаюсь, двадцать четвертого или двадцать пятого апреля — на одном из столичных кладбищ.
— А генерал?
Врио начальника милиции скорбно поджал губы.
— Тело генерала Бекасова обнаружили… — Багульник пошевелил губами, посмотрел на потолок. — Двадцать шестого числа. В тот же день состоялось опознание… ага, стало быть, двадцать восьмого апреля генерала Бекасова похоронили в Москве на Донском кладбище. Завтра похоронят и Регерта. Родственников у него нет… во всяком случае, вменяемых, придется привлечь социальную службу… Или он вам еще нужен?
Турецкий вздрогнул.
— Нет, спасибо, обойдусь. Скажите, Владимир Иванович, высказывались какие-нибудь версии — какой информацией владел Регерт? Ведь не просто так его убили?
— Гадание на кофейной гуще, Александр Борисович. Первое и единственное, что приходит в голову — Регерт был свидетелем убийства генерала и его ребят. Или располагал другой информацией, на основании которой правоохранительные органы смогли бы сделать правильные выводы. Другого, знаете ли, не приходит. Да и нужно ли?
— То есть дело ясное, что к убийству генерала причастен работник прокуратуры?
— Удручает, но что еще прикажете думать? Если вам подвернется другая версия, то будет приятно. Флаг вам в руки, как говорится: Расследуйте. Рецидива вчерашнего, конечно же, не будет. Мне кажется, каждая собака в этом городке знает, что обязана оказать вам посильное содействие…
Похоже, руководство местной милиции ничего не имело против перекладывания ответственности на чужие плечи. Впрочем, насчет «каждой собаки» Багульник перегнул. У старшего лейтенанта Извекова взгляд на текущие события был несколько иной. Другого Турецкий и не ожидал. В каждом богоугодном заведении должна быть злая собака — дабы отгонять добрых людей. Мирной беседы не получилось. Извеков курил на площадке между этажами, мрачно пыхтел. Увидев Турецкого, соорудил такую физиономию, словно ему под нос сунули хорошо провонявшего покойника.
— Явился… — процедил он с ненавистью. — Не запылился. Ох, чую, натерпимся теперь…
— И вам доброе утро, лейтенант, — озарился улыбкой Турецкий. — Полагаю, мирного сосуществования у нас не получится? А жаль.
— Перебьешься… — Извеков отвернулся. — Лично от меня, Турецкий, помощи не жди, так и знай. Я таких, как ты, перевидал на своем веку… Приезжают, суют свой нос, куда не просят, корчат из себя чуть не Генерального прокурора. Ты — неофициальное лицо, заруби на носу. Будешь мешать, крупно пожалеешь.
— Мешать — чему, лейтенант? Расследованию дела о четырех убийствах? Вы его расследуете? Мне кажется, вы успешно на него забили. С кандачка не прокатило, а с головой никто не учил, верно? Так какого ты тут пыхтишь? Шел бы ты, Извеков…
Ей-богу, этот рыжий субъект чуть не ударил Турецкого! Уже бросился, сжав кулак, кости побелели, да, видно, победили остатки разума — остановился, опустил кулак, вперился в Турецкого, как непримиримый пролетарий в классового врага.
— Может, зря мы так, лейтенант? — миролюбиво сказал Турецкий. — Не подсижу же я вас, в конце концов. Премию не отниму, жену не уведу.
— Да пошел ты, — сплюнул Извеков и отвернулся к окну.
— Ну, и ладно, приятно было пообщаться. — Турецкий шутливо откозырял и побежал наверх. Настроение от инцидента серьезно не пострадало, рассчитывать не добросовестную помощь милиции было несколько наивно, а последнюю наивность он потерял еще лет двадцать тому назад. Впрочем, в оперативном отделе его поджидал более сердечный прием.
— С Извековым бодались? — высунулась из-за компьютера младший лейтенант Эльвира Буслаева — улыбчивая, похожая на мальчишку, чертовски обаятельная. — Ну и кто кого на сей раз? Не обращайте на него внимания, Александр Борисович.
Извеков бука, но работать, в принципе, не мешает. Располагайтесь, чаю хотите?
— Нет, ребята, я на минутку — уточнить диспозицию, так сказать. — Турецкий протянул руку молодому пареньку за ближайшим столом — обладателю крохотных ушей, курносого носа и смешной бородки, прилепившейся на краю подбородка. — Турецкий.
— Татарский, — охотно отозвался оперативник. — Вернее, Татарцев. Это я вчера вашу машину обыскивал. Солидная у вас тачка, Александр Борисович. У нас такая только у директора рынка. В кредит брал. И ту ободрать уже успел.
— Я тоже в кредит, и тоже ободрал, — признался Турецкий. Эльвира и Татарцев недоверчиво хохотнули. Кроме этих двоих в скромно обставленном помещении никого не было. — Ладно, с Извековым в данном заведении, кажется, все ясно…
— Не поминали бы лишний раз всуе, — проворчал Татарцев. — А то ведь черта только помяни…
Распахнулась дверь, в помещение втерлась хмурая физиономия Извекова.
— Багульник где?
— А мы знаем? — проворчала Эльвира.
— На сопках цветет, где еще, — хмыкнул Татарцев. Шутка, видимо, была расхожей.
— Ну-ну, — процедил Извеков, одарил всех по очереди убийственным взглядом и хлопнул дверью.
— Я же говорил, — сказал Татарцев.
— Несколько вопросов, ребята, — заторопился Турецкий, глянув на часы. — В тройном убийстве на Лебяжьем озере, как понимаю, ни улик, ни свидетелей, ни зацепок.
— Совершенно верно, — смущенно подтвердил Татарцев. — Думаете, мы ничего не делали? Да мы носом пропахали все окрестности озера. Опрашивали людей в Горелках, опрашивали людей на трассе, в Королькове…
