Сил Алле потребуется еще много. И горячего убеждения в том, что вершится — и с ее помощью также — в высшей степени справедливое дело. Она тогда и не догадывалась, что борьба растянется не на недели или месяцы, как поначалу предполагалось, а на годы. И в этой бескомпромиссной — характер уж таков! — борьбе не только закалится бойцовский характер журналистки, но придут и многие поражения, обиды, горечь, которые, в конечном счете, согнут и почти сломят прекрасное деревце правды…
Все это вспоминал Александр Борисович Турецкий, читая аннотации материалов и сами вырезки, расклеенные в детском альбоме для рисования, и вспоминая, в общем-то, недавнее прошлое, когда ему самому пришлось подключиться к скандальному делу ввиду того, что огромная, почти военная кампания грозила перелиться через край не только региона, но и всей страны и выйти на международный уровень. Ничего не могли сделать и доказать борцы с несправедливостью: власть крепко занимала свои позиции и отступать даже на шаг не собиралась.
Это ж, известное дело: стоит только «сдать» хотя бы одного виновного в противозаконных действиях своего сотрудника, как вся крепко и надежно выстроенная пирамида власти и внутренних связей внутри нее может обрести неустойчивость и разрушиться. А журналисты и представители общественных организаций, заинтересованные в правде, и только в правде, грозили расшатать существующее положение вещей. Кто ж позволит? Это ж — основы!
Но… выбор был сделан, и молодая журналистка Алла Стерина сходу ринулась в атаку…
Однако до начала настоящей войны еще оставалось время, в течение которого пострадавшие, оскорбленные люди пытались самостоятельно найти виновников тяжкого происшествия, чтобы наказать их.
Глава пятая
«НЕЗАВИСИМОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ»
Итак, шокирующий факт в течение буквально одного дня обрел широкую известность, как ни старались скрыть его сотрудники Пригородного ОВД. А уж о городском отделе и областном Главном управлении внутренних дел и говорить нечего: по телефону просто не отвечали, а при личном контакте оказалось, что там вообще никто ничего не знал, только руками разводили, возмущенно удивляясь при этом, откуда только берутся всякие ложные, непроверенные сведения!
Красиво удивлялись, главное, искренне. Невозможнобыло не поверить этим изумленным глазам и убедительным жестам. Но, будучи журналисткой молодой и нахальной — иначе на хлеб не заработать! — Аяла не верила им и продолжала обивать пороги официальных учреждений. Где же еще она могла раздобыть компромат на участников свершившегося преступления. В больницу ее не пускали. Пострадавший, оказывается, не пребывал в коме, как предполагалось вначале, когда его доставили «Скорой помощью», а просто долгое время находился без сознания.
Из всех сведений, которые девушке удалось «выудить» из молоденькой медсестрички, работавшей в реанимационном отделении, где лежал Евгений Макарович Маркин — теперь уже и имя его было установлено, — Алла узнала, что палату, где находился не только Евгений, но и другие тяжелобольные, постоянно охраняя специальный пост милиции. Посторонних лиц теперь не допускали ни к кому. Прежде хоть бывало так, что посетитель, который хотел видеть «своего» больного, совал потихоньку купюрку зав отделением, и тот «в порядке исключения» выдавал тому бахилы на ноги и разрешал провести у постели «страдальца» десяток-другой минут. Теперь все отменили. Не пускали никаких родственников, будто постоянно впадающий в бессознательное состояние лейтенант был не бог весть какой важной фигурой!
На вопрос, как выглядит пострадавший, Люся ответила:
— Знаешь, мы как посмотрели, просто в ужас пришли. Все утверждают, что он просто выпрыгнул неудачно из окна и ударился спиной о мотоцикл, отчего и случился перелом позвоночника. Более точно установить пока просто невозможно, он фактически нетранспортабелен. И нам даже непонятно, как его ухитрились живым довезти до больницы. Положение у него было совсем, понимаешь?
— А говорили еще — все лицо..? Нет?
— Да ты что! Какое лицо?! — Люся «сделала» огромные глаза. — Лицо — это ерунда, порезы от стекла. На его тело страшно смотреть — одна сплошная гематома! Такое впечатление, что по человеку трактор катался, ты представляешь? Живого места нет! И где его так отделали?..
— Да как — где? Говорят, в той же милиции. Кто утверждает — допрашивали, а кто — просто убивали. Но за что? Что он натворил такого, за что его следовало убивать?
— Ну, ты и спрашиваешь! Кто ж теперь правду скажет? У нас единственная забота: поддерживать, как говорится, угасающую жизнь. Он большую часть времени без сознания.
— Большую часть? Значит, все-таки приходит в себя? Хоть ненадолго?
— Приходит, но… К нему — никого, будто боятся чего. Непонятно. Я ж говорила тебе, вчера даже мать не пустили, сказали: опасно, может не выдержать и… ну, сама знаешь…
Медсестра Люся говорила негромко и быстро и при этом все время оглядывалась, будто ощущала за спиной слежку. Как в тюремной камере живем, говорила она и при этом закатывала свои не очень умело подкрашенные глазки. Но то, что «медицинскому работнику» было совершенно непонятно, прекрасно знала Алла, не раз уже в своих журналистских расследованиях сталкивающаяся с подобными методами «сокрытия истины» от широкой читательской аудитории. Однако, как говорится, на ваше категорическое «нет» у нас, у журналистов, всегда остается в запасе возможность с помощью собственных источников установить если и не твердое «да», то хотя бы «может быть». И высказать предположения, наталкивающие читателя на совершенно определенные выводы.
И первым шагом, принесшим сотруднице газеты «Ваш город» предварительный успех, было установление именно этого контакта с Люсей. Флакончика модного шампуня для волос вполне хватило для того, чтобы девушка с охотой, хотя и побаиваясь, рассказывала обо всем, что происходило в настоящий момент у них в реанимации.
— Но это уже был полнейший абсурд! — Алла была по-настоящему поражена тем, что к фактически умирающему молодому человеку не пустили его мать. Уже сам этот факт требовал жесткой оценки. Но и главный врач, и зав отделением, и все другие, причастные к делу врачи категорически отказывались давать хоть какие-то объяснения. Виден был определенный заговор молчания. И эту стену пробить оказывалось невозможным.
Очевидно, таково было указание «высокого руководства», не пожелавшего, чтобы из больничной палаты вытекали любые сведения относительно чрезвычайного происшествия в городской милиции. Такой вывод вытекал из всего того, о чем рассказала Люся.
Но эти сведения, к сожалению, ничего не давали журналистке, кроме повода для критики «действующих лиц», причем не основанной ни на одном факте. И если эти сведения все-таки просочатся в печать, врачи немедленно станут все отрицать и найдут сходу десяток причин, основанных на объективных медицинских показаниях, которые не позволят беспокоить пострадавшего. Закон в больнице определяется главным врачом и никем другим. И спорить с ним бессмысленно, бесполезно Единственное, что удалось конкретно узнать Алле, это домашний адрес лейтенанта милиции. И она тут же отправилась по указанному адресу.
