В комнате уже сидел сам Муранов, знал его Зоткин. Ну, Колька-то был знаком получше, давно под его рукой «пашет». А чего это он вдруг заявился с утра пораньше? Или не спится? Черти во сне являются?
Зоткин с ухмылкой поздоровался, присел на стул, а Муранов кивнул ему и недовольным тоном спросил:
— Ну, закончите, наконец, хоть сегодня-то? Чего вы тянете, я вас, ребятки, не понимаю? Что там еще неясного? Места захоронения, что ли, еще не определили? Так надо пожестче действовать!
Муранов обращался к нему, и Зоткин ответил:
— Сделаем все, Михаил Евдокимович, в лучшем виде, — и «наглядно» потер в ладони свой кулак, на что Муранов усмехнулся.
— Ладно, только сначала я сам два слова ему скажу. Для полной ясности. Скоро его доставят?
— С минуты на минуту, — успокоил Корнилин.
Дверь отворилась, и майор Фомин толчком в спину водворил в комнату понурого лейтенанта Маркина, лицо которого приобрело уже синеватый оттенок после долгих «разговоров» со следователями. Муранов брезгливо окинул его взглядом, поморщился, будто ему запах не понравился, который исходил от арестованного, и сказал:
— Садись… лейтенант, ха! Недолго тебе уже осталось при погонах бегать… Ну, слушай, что скажу, и запоминай. И не тяни дорогое государственное время. Значит, так. Двадцатого числа сего месяца, поздним вечером, ты с дружком, сержантом Филипповым, своим подельником, обманным путем заманил девушку по имени Нина Крюкова, в темный лес… Ну, как серые волки — Снегурочку… Красную Шапочку. А там вы вдвоем ее зверски изнасиловали, а потом испугались содеянного вами, так? Вот… После чего решили избавиться от опасного свидетеля. Вы ее убили, то есть, вероятнее всего, задушили. Ребятки вы оба крепкие, и вам удалось это проделать без особого труда. Там же вы и закопали труп. Вот такие у меня сведения. Далее. На допросе сержант Филиппов показал, что все было именно так, как мы и предполагали. Он во всем сознался, за исключением одного… э-э, момента. Не хочет указать, где закопан труп. Утверждает, что не помнит, поскольку было уже темно, а место в лесу выбирал не он, а ты, лейтенант. Оно и понятно, ты старше по званию, тебе и карты в руки. А все последующее, то есть всякие вопросы по поводу того, куда девалась Нина Крюкова, которую ты сам якобы посадил в автобус, объясняют твое нехитрое желание замести следы своего преступления. Вот, опять же… Собственно, на это указывает и свидетельница вашего с Ниной отъезда из Богоявленска тем вечером… Итак, прояснив для тебя ситуацию и тем самым демонстрируя тебе те улики, о которых ты не предполагал, что они нам уже известны, я считаю, предлагаю тебе добровольно написать явку с повинной. О чем уже постарался твой подельник. Откажешься, придется тебе напомнить первое и главное правило в нашей работе: ни одно преступление, в частности особо тяжкое, не должно остаться нераскрытым. И уж мы постараемся. Все понял?.. Ну, и хорошо. Тогда я пошел, а вы, ребятки, начинайте необходимые следственные действия. Работайте!
Он поднялся, рукой приподнял голову Маркина, посмотрел с презрением и, выходя, сплюнул:
— Надо же, и родятся такие уроды…
Допрос начался…
Женя упорно молчал — единственное, на что у него еще оставались силы. А два майора — Зоткин и Фомин, повесивший свой китель на спинку стула, с двух сторон, точными и крепкими ударами начали отработку «по корпусу», без конца повторяя, чтобы лейтенант заговорил. Он, очевидно, изводил их, злил до бешенства своим упорным молчанием, только стонал, когда кулак попадал дважды в одно и то же место…
Время тянулось, а результата не было. «Бойцы» останавливались: бесконечно лупить безвольное тело — занятие не из приятных. В недолгих паузах вступавший в дело Корнилин раз за разом пытался уговорить Маркина не упрямиться. Ведь как только он сознается и назовет место захоронения, его перестанут бить, и можно будет поговорить нормальным языком.
Недолго отдыхая и понимая при этом, что лейтенант ничего не скажет о неизвестной могиле, уже потому, что таковой на данный момент еще не имеется, майор Фомин размышлял о том, что, по идее, следовало бы для начала хотя бы для себя ее обозначить, а потом аккуратно, ну, с применением силы, не без этого, подвести его к данной точке. Твоя уверенность вполне могла бы просто заставить лейтенанта больше не упрямиться. В конце концов, смертный приговор отменили, а лагерь? Какие его годы? Да вот только следователь не хочет думать, ему это неинтересно. Наверное, считает про себя, сколько этот парень еще продержится? А он — упрямый. И потом иногда, знал об этом Фомин, наступает момент в процессе долгого битья, когда человек уже перестает ощущать силу ударов, вроде бы как нервы его напрочь отключаются, будто пытаются сберечь так и утекающую из тела жизнь. Кто его знает, может, и так. Но тогда и бить дальше бессмысленно, кулаки-то ведь не казенные: пару раз «смазал» по пуговице, вот и на косточках уже ссадины, а это — не работа…
Фомин хотел сказать Корнилину, что, по его мнению, сейчас самое время изменить тактику допроса. Либо надо Маркина чем-то существенным ошарашить, а то он уже перестал понимать, что с ним происходит, либо найти другой способ «развязать» язык. Он отвел в сторону следователя и шепотом высказал свое предложение. И Корнилин готов был согласиться, если бы знал, что надо сделать, какие еще меры применить к упрямцу.
— Слышь, Коль, — к ним подошел Федя, услышавший конец разговора. — А если попробовать… — он двумя параллельными пальцами «намекнул» на штепсельную электрическую вилку, — Ну, и… сам понимаешь, если на яйца, а?
— Ну, и чего, можно попробовать. Только лучше за ушами, там «покруче», тащи!
Электропровод был длинный, вполне доставал до розетки. А на другом его конце провода раздваивались и к концу каждого были припаяны на деревянных зажимах по «крокодильчику». Ясно было, что ими тут пользовались. Может, и не часто, но, очевидно, с умом, действенно.
— Ты давай, держи его, — сказал Корнилин Федору, — а ты, Володя, стой у розетки. Давайте начнем разговор. Включай!
Фомин воткнул вилку в розетку, а Зоткин прижал «крокодильчики» за ушами Маркина. Ударил разряд. Это они поняли по тому, как резко дернулся и свалился со стула лейтенант.
— Твою мать! — закричал Корнилкин, — Держи его!
— Я не могу держать и то и другое! — заорал в ответ Зоткин.
— А чего их держать? К ушам прицепи!
— Погодите, — прервал крик Фомин, — давайте чего-нибудь придумаем. Он же ничего це соображает. Мясо только поджариваем, смысл-то какой?.. И вообще, я пить хочу, жарко, дышать уже нечем… Окно бы открыть…
— Пошли, чайку попьем, в самом деле, — Зоткин положил концы на пол. — Ты выключи там пока. У меня тоже в глотке пересохло. Надо бы молоко — за вредность, слышишь, Николай? Скажи своему Муранову. А то, понимаешь, барин, и то ему не так, и это. А ты парься тут… Окно открывать не надо, заорет еще.
— Куда ему, — отмахнулся Фомин, — и так уже живого места не осталось.
— Ну, пойдем сходим, в самом деле, — согласился Корнилин. — Надо передохнуть нормально.
