Перепроверив, не прячется ли кто-нибудь в темноте подъезда, заскочила в опустившуюся кабинку лифта, осторожно осматриваясь, вышла на своем этаже и только когда захлопнула за собой входную дверь и включила свет в прихожей, почувствовала, как где-то под горлом, готовое выскочить из груди, молотит сердце.
Попыталась заставить себя успокоиться, уговаривая, что все эти страхи — конечный результат того ее состояния, в котором она находилась все эти дни, и в то же время понимала, что эта далеко не так. Но тогда, что же?
Прошла на кухню, включила свет и тут же нырнула в неосвещенную большую комнату. Почти крадучись, подошла к окну, затаившись за тяжелой портьерой.
Осторожно, чтобы не выдать себя, выглянула из-за портьеры во двор.
Никого. И только приглушенные аккорды гитары, доносившиеся из-под козырька навеса.
Однако, чувство страха не отпускало и она продолжала всматриваться в темноту утопающего в ночи двора.
В какой-то момент подумала даже, не поехала ли у нее крыша от ирреальности происходящего, как вдруг что-то заставило ее всмотреться в дальний конец двора, закрытый шеренгой припаркованных машин, и она увидела едва различимый в темноте силуэт, появившийся из-за дерева…
В какой-то момент он замер на месте, долго, очень долго всматривался в освещенные окна дома и наконец направился в сторону полутемной арки.
Теперь она уже не сомневалась в реальности своих страхов, и оттого, видимо, что пришло ясное осознание происходящего, ее вдруг словно прорвало, и она зарыдала, бросившись ничком на диван.
Сколько она проплакала, Марина и сама не смогла бы сказать. С дивана поднялась совершенно разбитая, опустошенная и, отирая ладошкой слезы, прошла на кухню. Уже не понимая, что делает, свинтила крышку с чекушки…
Когда немного отпустило и, кажется, посветлело в голове, она потянулась рукой за мобильником, покосилась на оставшуюся в бутылке водку и вытащила из «памяти» телефон Турецкого.
Длинные, очень длинные гудки — и наконец…
— Александр Борисович!
— Да. Слушаю вас, Марина. — В голосе Турецкого появились тревожные нотки: — Марина! Говорите же! Что-нибудь случилось?
— Кажется, за мной опять следят.
— Вы… в этом уверены?
— Да.
И она, торопясь и глотая окончания слов, словно боялась, что Турецкий примет ее страхи за навязчивый бред сумасшедшего, рассказала о человеке, который отслеживал ее во дворе дома, прячась под деревом за парковочной стоянкой.
Замолчала было, но ее тут же прорвало истеричным криком:
— Я не понимаю… я не знаю, что им от меня надо! Кажется, добились своего, Игорь мертв, а они…
И она вновь разрыдалась, не в силах сдерживать слезы.
Турецкий догадывался, что им нужно от вдовы Фокина — собранные им материалы для статьи, которая была заявлена в секретариат «Шока», но это был не телефонный разговор — не исключалось, что Чистильщик уже поставил городской телефон Фокиных на прослушку, и он негромко произнес:
— Прошу вас, Марина… Возьмите себя в руки и примите тепленький душ. Надеюсь, горячую воду у вас еще не отключили?
Он старался шутить в силу возможностей.
— Вроде бы нет. По крайней мере, с утра была.
— Вот и ладненько. А я вам сейчас пришлю человека, который останется с вами до утра и будет встречать вас и провожать, как самый верный паж. Надеюсь, не будете против?
Она хотела было спросить, что за человек такой и можно ли на него положиться, но вместе этого только и смогла пролепетать:
— Я, конечно, не против, но…
— Вот и ладненько, — как на чем-то давным давно решенном, поставил точку Турецкий. — Перед тем, как подняться к вам, он позвонит от подъезда и назовется моим именем. Хорошо? И, Боже упаси, открывать до его прихода кому-либо еще!
— Хорошо, спасибо, но…
— Что-нибудь еще?
— Да, но…
Марина невольно замялась, не зная, как Турецкий отнесется к ее просьбе.
— Говорите же, я слушаю.
— Простите, Александр Борисович, но…
— Что, какие-нибудь проблемы?
— В обще-то, да. С тех пор, как сообщили о смерти Игоря…
— Что, не можете заснуть? Головные боли? Привезти что-нибудь успокаивающее?
— Да, хотелось бы. Но валерьяна уже не помогает, а садиться на более сильные таблетки не хочу. Память напрочь отшибает.
— Что-нибудь из спиртного? — догадался Турецкий.
— Да. Если, конечно, это не затруднит.
…Агеев выкладывал на кухонный стол содержимое спортивной сумки, а Марина исподволь изучала его.
К тому моменту, когда он позвонил от подъезда, застыв перед ее окнами, она успела допить оставшуюся в бутылке водку, и теперь, уже немного успокоившись и окончательно смыв под теплым душем слезы, могла более критично оценивать происходящее. Она ждала двухметрового роста амбала, зациклившись на телекиношном штампе, а в квартиру вошел невысокий, в общем-то корявого роста мужик, который менее всего походил на умопомрачительных телохранителей, в тех, что влюбляются красавицы-жены богачей и их рано повзрослевшие дочери. Представившись Филиппом — тоже хрен редьки не слаще, хотя и Киркорова зовут так же, — он попросил разрешения снять ветровку, и только когда остался в довольно модной рубашке с открытым воротом, в котором просматривалась накачанная шея, и засучил рукава, она не могла не подивиться его мощи и какой-то внутренней силе.
Широкие плечи, судя по всему, мощный торс и не менее мощные руки, от которых невозможно было оторваться взглядом. К тому же от него веяло каким-то особым спокойствием, и она, даже не желая этого, помимо своей воли, не могла не сравнить его со своими утонченными, излишне утонченными, крикливыми и, может быть, излишне нервными коллегами по театру. И сравнение это было явно не в их пользу.
Освободив сумку от продуктов, с которыми, казалось, можно было неделю не заглядывать в магазин — огромная курица, сардельки и пакет яичной лапши, сыр, колбаса, ветчина и масло, а поверх всего две баночки маслин, лаваш, арахисовая халва и конфеты к чаю, он запустил руку в боковой отсек и наконец-то извлек на свет божий то, что более всего ждала Марина — бутылку коньяка и три бутылки минеральной воды. Подумал немного и, виновато улыбнувшись, достал оттуда же бутылку вполне приличной водки.
Откашлялся в кулак и столь же виновато развел руками. Мол, не обессудь, красавица, за простоту нравов, но водка по мне как-то лучше коньяка. А выпить, сама догадываешься, хотелось бы.
Марина не возражала. Только и того, что предложила в каком-то благодарственном порыве:
— Так, может, я приготовлю что-нибудь? А то ведь и вы, наверное, ничего еще не ели?
— Оно бы, конечно, неплохо, — согласился с хозяйкой дома Агеев. — Я от этих бутербродов уже совсем озверел. А самому готовить… То времени нет, то не хочется.
