Я же подивился их речи: «Он, может быть, мудр, но мудр он
для себя, но он точно немудр для Другого. Не будете же вы платить тому, кто
ничего вам не дал!»
Они же говорили мне: «Мы будем платить лишь тому, кто
помогает развитию нашему!»
«Знаете ли вы, отчего люди несчастны? — спросил я
тогда. — Оттого несчастны они, что путают радость свою с удовольствием!
Радость — то дитя блаженное слова "Довольно!",
удовольствие — слова ненасытного "Еще!", а потому удовольствия всегда
мало и жаждущие удовольствия — несчастны.
Поиск удовольствия своего зовете развитием вы, тогда как это
поиск конца! Неужели же готовы вы платить за смерть свою?»
Тут совещались они и сказали мне: «Ну а если нет в мудреце
духа?»
«Духа, что подобно птице парит над пропастью?» — уточнил я.
«Да!» — ответили они хором мне.
«Духа, что бьет по людским сердцам, подобно жесткому молоту
по наковальне?» — снова уточнил я.
«Да!!» — снова восклицали они.
«Духа, что, подобно бушующему ветру, надувает содрогающиеся
паруса?» — уточнил я и в третий раз.
«Да!!!» — кричали они мне в ответ.
«Жизнь, погляжу я, завораживает вас лишь в предвкушении
смерти, — ответил Заратустра раздатчикам прославлений. — Страх
смерти, переодетый в маскарадный костюм идеализма вашего, зовете вы духом!
Но не то дух, что щекочет вам нервы, а то, что придает мне
силы, ибо он и есть жизнь! Как же можете вы измерить дух мой?»
Ты один только и знаешь дух свой, дорогой мой друг, так
неужели же ты не ценишь его и будешь расплескивать?
Твой Заратустра.
Ночная песнь
Рио-де-Жанейро
Здравствуй, друг мой любезный! Вот и очутился я в городе,
где даже ночи светлы огнями радости!
Улицы залиты здесь светом безумных огней, и слышится музыка
отовсюду! Тысячи людей, что раскрашены сумасшедшими красками, в перьях и
серпантине, озаряют площади города этого своим безудержным смехом!
Краски смеха, что пронзительней тысячи солнц, и огни
страсти, что сильнее бушующих водопадов, — вот он, гимн радости Человека!
Ночь — вот он, источник света, искрящийся для тех, кто
любит! Вот он — лучащийся нектар сладостный для сладостных уст!
Их, своих небожителей, манит она, ночь восторженная, как
отблеск свечи золотой зовет мотылька к себе беззаботного, опьяненного светом!
Так и летят они, влюбленные, на открытое пламя, крылья
расправив трепетные и смеясь в лицо смерти, ибо чувствуют они запах блаженный
ночи, не знающие страха пересмешники!
Влюбленные — дети невинные, которым не спится ночью.
Влюбленные — это дети задорные, что темноты не боятся. Влюбленные — это дети
раскованные, и эгоизм их блаженным нектаром становится для Другого!
Как же хочется вкушать перламутровый свет Другого в этой
беспредельной ночи! Как же хочется пить, роняя из уст в уста терпкий Его аромат
в пряном дыханье ночи!
Ночь — вот он, великий праздник близости! Ночь — вот она,
жрица, срывающая удила страха! Вот уж поистине нет препятствий, когда они не
видны!
Прочь любовь с ее сантиментами и обидами! Прочь больное дитя
воображения, прочь! — ночь играет свою волшебную песнь!
Трепещите восторгом, не ведающие страха! Исходите на нет,
пожирающие стон наслаждения, в своем безраздельном «Да!»!
Ночь не знает препон, не знает запретов она и назидания!
Вершительница судеб, она открывает жизни потайную дверь к Свету!
Она приходит, как смерть, целиком, она беспринципна: все
обнимет ночь покрывалом своей безудержной страсти, иссушая слезы эхом
трепещущей бездны!
Все тайны откроет ночь и все заберет с собою секреты,
хранительница мистерий, повелительница вечного сна! Ей одной я поведаю предел
моей истины! Ей одной!
Ночь — вот она, моя танцовщица, что в душах кружит свой
божественный танец, не зная ни зависти, ни стыда! Телу парящему поверяет она
багряные краски, но не лицу!
Ночь — вот она, моя чаровница, наставница Солнца! В
сумрачной душе, окутанной страхом, открывается она Светом! — такова моя
Ночь, испившая наготу ощущений!
О, как же хорошо, что день сменяется ночью! Даже малый свет
кажется в ночи огромным! Здесь, в ночи, Свет празднует свое торжество!
Прочь, душный день, прочь! В прохладе божественной ночи хочу
ощущать я тепло моей близости! В ней хочу искупаться и в ней утонуть, ее
наполняю я пенящейся своею кровью!
Ночь — вот уж воистину экзамен для глупцов, отличников
смерти! Только ночь одна выявляет скудоумие бестелесных мудрецов ваших,
сухопарых и диких!
Знайте же, не знающие самих Себя, когда перестанут мудрость
и ханжество обозначать одно и то же в ужасе вашем, тогда и ночь станет для вас
Светом!
«Как же порочно одеяние ваше, скопцы! — так говорит
Ночь мудрецам этим. — Но мне вы откроетесь, вас я увижу без фиговых
облачений, видеть хочу я бессилие ваше, клеветники!»
Ночь — вот уж воистину экзаменатор для жестокосердных! Те
способны лишь кусаться и царапать в сумраке ночи, но бессильны они поглощать и
поглощаться во тьме ее, чтобы быть Светом!
«Как же трусливы вы, беззубые! — так говорит Ночь к
жестокосердным. — Об меня вы сломаете свои когти, ибо я одна знаю желания
ваши, но не попрекать стану ими, а заставлю вытечь их через край! О пощаде вы
будете просить меня, жестокосердные, о пощаде!»
Только для трусов и зануд ночь кажется бременем, только для
них ночь не праздник, но тьма, озвученная лаем собак! В сумраке ходят они, они
ищут себе подаяния. Но кто же подает в ночи, отверженные?!
«Только вы сами и есть свой запрет! — вот о чем говорит
Ночь страшащимся! — Будет вам дико во мне, когда откроются вам тайны мои,
но тогда только и узнаете вы, что не было у вас жизни, что жизнь прошла мимо
вас стороною!»
Но не страшен мрак ночи влюбленному, он манит страстную его
душу! Ибо нет больше тени и царства теней, но только ночь!
Кто не радовался ночи, тот не знал дня!
Тысячи людей в шествии карнавальном под раскаты музыки
торжествующей празднуют триумф собственной радости! — такова моя ночь!
Танцовщики и танцовщицы открывают объятиями ночь! Загорелые
тела их оголены, а на лицах — маски: прочь лицедейство, все открыто, и все
дозволено!
Жизнь остановилась и катится вспять, потоком радостных
криков и смехом веселья! Как же хочется, не играя, но играючи, затеряться в
толпе!
До чего же хороши они, эти беззаботные люди, в блеске
искрящихся фейерверков, в сиянье бенгальских огней, в отблесках звучных петард!
