Кока прищурился.
– Ах, дорогой шеф, у нас в понятие о карьере вкладывают немножечко не тот смысл, к которому привыкли вы. Русский человек может плюнуть на любую самую роскошную карьеру в самый неожиданный момент. И потом, видите ли, сейчас не те времена.
– Вы опасаетесь, что он донесет?
– Не донесет, а просто исполнит свой естественный долг.
– А пример Пеньковского?
– Вот именно, пример…
– Я могу назвать другие имена, – сказал Антиквар, и по тону чувствовалось, что он вот-вот взорвется. – Их наберется немало. И не надо приплетать сюда особенности национального характера.
– Исключения только подтверждают правило, – меланхолично заметил Кока.
И тут Антиквар не выдержал:
– Послушайте, милейший Николай Николаевич. Как прикажете вас понимать? Уж не хотите ли вы меня распропагандировать? – Он даже побледнел от гнева. Бросив взгляд через плечо, продолжал совсем тихим шепотом: – Нашли место для дискуссий!
Кока сник. Вид у него был виноватый.
– Мне кажется, – произнес он примиряюще, – мы пускаемся в опасную комбинацию. Поэтому надо исходить из худшего. Кто же предупредит нас, если не мы сами?
Антиквар смягчился. Потрогав леску пальцами, сказал:
– Мы впервые разговариваем в повышенном тоне. Надеюсь, впредь этого не будет. Вы правы, безусловно, предстоящее дело требует осторожности. Я не буду вас торопить. Приглядитесь к этому человеку получше. Понаблюдайте за ним. В людях, по-моему, вы разбираетесь, определить его характер вам будет несложно. И подходящий момент для решительного разговора выбрать сумеете. – Он откашлялся, сделал паузу. – Риск есть, но не такой уж большой…
– Сколько времени вы мне дадите? – спросил Кока.
– Не будем устанавливать сроки. Но чем быстрее, тем лучше. Скажем, в пределах этой зимы.
– Связь та же? – Кока имел в виду Акулова.
– Да. Но если вам понадобится передать что-нибудь срочное, позвоните по телефону, который я вам дам. Звонить надо из автомата. Наберите номер и подождите, пока снимут трубку. Когда снимут, ничего не говорите, повесьте трубку и позвоните еще раз. Держите трубку до пятого гудка. И после этого разъединитесь. Таким образом я буду знать, что мне следует срочно явиться к Акулову.
– Хорошо.
Напоследок Антиквар сказал:
– Попробуйте вовлечь его в свои коммерческие дела. Такая возможность есть?
Кока подумал минуту и ответил:
– Можно попробовать. Если он даст себя затянуть…
– Если, если, – буркнул Антиквар. – С вами сегодня просто нет сил разговаривать. Скажите прямо: я мало вам плачу?
– Ладно, не сердитесь. Не в деньгах суть… Просто я не такой оптимист, как вы.
Глава 14
Поездка с сюрпризом
Когда Павел вошел в камеру к Надежде, тот лежал, закинув руки за голову.
Надежда поднялся рывком, сел на край кровати. Он уже привык к почти ежедневным приходам Павла и, как всегда, был обрадован. Павел обещал принести какую-то интересную книгу, но в руках держал лишь маленький сверток.
– Все откладывается, – сказал Павел, заметив разочарование на лице Надежды. – Нам предстоит небольшое путешествие.
– Куда? – насторожился Надежда.
– Едем в Ленинград. Встряхнись и побрейся. – Павел положил сверток на стол. – Воспользуйся моей бритвой. Мы взрослые люди. Я был бы последним глупцом, если бы думал, что ты не понимаешь моей задачи. Я хочу, чтобы ты коренным образом изменил свой взгляд на некоторые вещи. И вообще на жизнь. Ты же понимаешь это?
Надежда молча кивнул головой.
– Ну вот, – продолжал Павел, – теперь я хочу, чтобы ты своими глазами увидел кое-что. Как говорится, для закрепления пройденного. Думаю, оценишь откровенность…
– Давно ценю.
– Тогда брейся.
Они выехали в Ленинград «Красной стрелой». У них было двухместное купе. Павел занял нижнюю полку.
Они улеглись, едва экспресс миновал притихшие на ночь, укрытые пухлым снегом пригороды Москвы. Но сон не шел.
Вагон мягко покачивало. Темное купе то и дело освещалось матовым, как бы лунным, светом пролетавших за окном маленьких станций, и во время этих вспышек Павел видел, как клубится под потолком голубой туман – Надежда курил.
Павла уже начала охватывать дремота, когда он услышал тихий голос сверху:
– А почему именно в Ленинград?
Павел повернулся со спины на правый бок, положил голову на согнутую руку и сонно ответил:
– Хороший город.
– Я знаю, что хороший. Отец рассказывал. Рисовал мне грифелем на черной дощечке улицы и дома. Он там родился.
– Он тебе рисовал Петроград, а не Ленинград.
– Разве перестроили?
– Нет. Центр остался прежним. Дело не в архитектуре.
– Его же сильно бомбили…
– И обстреливали тоже. Но раны все зализали.
– Отец читал в газетах, будто во время войны шпиль Адмиралтейства специально укрывали, чтобы не пострадал от осколков. И даже конную статую царя Николая тоже. Он не верил. Это правда?
– Да. Все статуи укрывали.
– Ты был тогда в Ленинграде?
– Тогда я еще под стол пешком ходил под руководством мамаши в столице нашей Родины. Но после войны каждый год хоть разок, но езжу.
– Родственники есть?
Павлу было уже не до сна. Он откинул одеяло.
– Дай-ка папиросу.
Закурив, снова лег, поставил пепельницу себе на грудь и сказал:
– Мой отец в семнадцатом году был матросом на Балтике. А погиб под Пулковом. В январе сорок четвертого. Когда блокаду снимали.
– Он был профессиональный военный?
– Кадровый, ты хочешь сказать? Нет. До войны строил мосты. А воевал заместителем командира полка по политчасти. Раньше их называли комиссарами.
Надежда долго молчал, затем спросил несвойственным ему робким тоном:
– Ты ему памятник на могиле поставил?
– Могила братская. Без меня поставили.
– Офицер – в братской? – не скрыл удивления Надежда.
– Погибшие в бою званий и чинов не имеют, – строго, как прочитал эпитафию, произнес Павел. – Если бы каждому убитому и умершему от голода ленинградцу отдельную могилу – земли не хватит. – И прибавил после долгой паузы: – А не поспать ли нам? В Питер прибудем рано…
Проводник разбудил их без пятнадцати восемь. Зимнее утро только занималось.
Наскоро умывшись, они выпили по стакану горячего чая и вышли в коридор, стали у окна. Впереди по ходу поезда в белесой дымке восхода угадывались размытые силуэты домов.
