– Желательно это отменить. Вы можете ей сказать, чтобы она не приходила?
– Могу, конечно, но она меня не послушает, – убежденно заявил Николай Николаевич.
– Хорошо, можно, я сам поговорю с ней? Где она живет?
Николай Николаевич сходил в спальню, принес записную книжку жены, отыскал адрес Василисы Петровны. Павел переписал его и продолжал:
– Теперь два главных дела. Вы сможете уехать из города, Николай Николаевич? Как вы на это смотрите?
– Не хотелось бы, – признался Николай Николаевич.
– Я думаю, это ненадолго. Вам ведь для работы никаких приборов не требуется?
– Кроме головы, – проворчал Николай Николаевич. – А далеко ли ехать?
Павел, поняв, что с этим щекотливым делом все в порядке, обрадовался.
– Тут рядом, километров пятьдесят. Там прекрасные условия. Никто не помешает вам работать.
– И когда же?
– Прямо сегодня. Крайний срок – завтра. Но лучше сегодня.
Николай Николаевич покачал головой:
– Однако!
– Хорошо, можно завтра. Вы уж простите. Но это совершенно необходимо, уверяю вас, – горячо произнес Павел. – Мы не стали бы вас так настойчиво беспокоить, если бы имели другую возможность.
– Понимаю. Но мне надо собраться…
– Лишнего не берите. Как в короткую командировку.
– Когда вы перешагнете за шестьдесят, ни одна командировка не покажется вам короткой, – меланхолически заметил Николай Николаевич. – Но как все это организуется? Что будет с квартирой? Меня же супруга подвергнет жесточайшему остракизму. Тут все мхом зарастет…
– Не беспокойтесь. Вася после постарается. Супруга ваша еще не скоро, наверное, вернется. А за квартирой будет хороший надзор, замков никто не взломает.
– Надеюсь. А как мне ехать?
– Вас отвезут и привезут. И я уверен – это совсем ненадолго. Может быть, на несколько дней.
– Уговорили. Что еще?
Павел вздохнул. Была у него такая неконтролируемая привычка или, лучше сказать, условный рефлекс: приступая к трудному вопросу, он набирал полную грудь воздуха, словно готовился к глубокому погружению. Сейчас был именно такой ответственный момент.
– Скажите, Николай Николаевич, работа, которой вы сейчас занимаетесь, еще далека от завершения или ее можно считать в основном готовой?
– Вы знакомы с физикой, с математикой?
– Только в пределах школы.
– Тогда вы ничего не поймете.
– Но в общих чертах – на каком вы этапе?
– На всех сразу. – Николай Николаевич, когда дело касалось его работы, даже с коллегами не любил рассуждать «в общих чертах». Он не считал нужным смягчать тон, если сознавал бесполезность разговора.
Однако Павел был к этому готов. Он объяснил:
– Нам известно, что вы нашли важные решения. Но их еще недостаточно, чтобы решить проблему в целом. Вам еще много остается?
– Вопрос наивный. Даже и не дилетантский. Не вдавайтесь в существо моих занятий. Лучше скажите, что от меня требуется. Начните с другого конца.
Павлу не оставалось ничего иного, как признать свою оплошность. Сам же хотел говорить покороче…
– Вы правы. Извините, дальше постараюсь без предисловий, но одно сказать должен: вашей работой интересуется одна из иностранных разведок. Настолько, что к вашей квартире подобрали ключи.
– Поэтому я и могу быть абсолютно за нее спокоен? – в свою очередь, пошутил Николай Николаевич.
– Во всяком случае, замки останутся в целости, это большое благо.
– Так что же дальше?
– Мы должны снабдить их материалами, которые они хотят получить.
– То есть?
– Несколько формул, написанных вашей рукой. Вы ведь и дома работаете?
– И дома, и на улице. Везде. Но я не оставляю записей вне института. – Насчет записей он был не совсем точен, он не придавал этому особого значения.
– Можно и оставить, – сказал Павел.
Николай Николаевич нахмурился и, подумав немного, спросил:
– Ложные?
– Да. Но нельзя, чтобы это выглядело грубо. Необходимо сделать в формулах ошибку, которую трудно обнаружить. Она должна выглядеть естественно. Во всяком случае, допустимо. Знаете, как иногда встречаются в газете ошибки в шахматных нотациях? Смотришь партию – на тридцать восьмом ходу она кончается, черные сдались ввиду неизбежного мата. Начинаешь разбирать на доске, делаешь ходы аккуратно, как написано в нотации, а никакого матового положения нет. Оказывается, на тридцать пятом ходу конь белых с эф четыре должен делать ход жэ шесть, а не е шесть, как указано в газете. Опечатка. Но в принципе-то конь может и так и этак ходить. Понимаете?
– Мастер быстро найдет ошибку, – скептически заметил Николай Николаевич.
– Наверное, я взял неудачный пример. В ваших разработках можно ошибиться тоньше.
– Это не так-то легко, если задано правильное направление.
– Но все-таки возможно?
Николай Николаевич, вероятно, уже прикидывал, как это сделать. Он смотрел мимо Павла и, кажется, не слышал его последних слов.
Подождав, Павел повторил:
– Вы считаете, это возможно?
Николай Николаевич сердито взглянул на него.
– А вы умеете ездить на велосипеде?
– Вообще да.
– А если бы вам предложили изобразить неумеющего, что бы вы стали делать?
– Не знаю. Скорей всего упал бы.
– Вот то-то. И это было бы ненатурально. Только клоуны умеют падать натурально. Это такое же настоящее искусство, как умение плясать на проволоке.
– Вы хотите сказать…
– Я говорю, притвориться заблуждающимся, когда знаешь истину, совсем непросто. Сделать то, что вы предлагаете, можно. Но это потребует времени.
– Но суток довольно?
– Не знаю. Надо постараться.
– Надо, Николай Николаевич.
– Если у вас ко мне все, давайте условимся, как вы меня завтра увезете, и я бы занялся делом.
– Но это еще не все, Николай Николаевич. У вас в квартире есть какой-нибудь тайничок? Ваш личный?
– В секретере есть несгораемый ящик. Но это не тайничок.
– Разрешите взглянуть?
Они пошли в кабинет. Николай Николаевич открыл ящик. Там лежали две ученические тетрадки. Он покашлял в кулак, вспомнив собственные слова относительно рабочих записей. Но Павел сделал вид, что не догадывается, чем вызвано это застенчивое покашливание. На перстень он вроде не обратил внимания.
– Вы всегда пользуетесь такими тетрадками? – спросил Павел.
