– Мальчишка с нашего двора. Ему двенадцать лет.
– И когда же это было?
– Тоже год назад.
– Расскажите об этом подробнее… Минутку, я, с вашего разрешения, включу магнитофон.
Орлов не ожидал появления в следственном деле иностранца. Вопрос о пожилом поклоннике Светланы Суховой он оставил пока в стороне, а сейчас внимательно слушал Алексея. Выяснились любопытные детали.
Заканчивая свой рассказ о том, как они с Витьком разыскали Светлану в кафе, Леша вспомнил и странный случай с человеком, потребовавшим засветить пленку.
– Что это был за человек? – спросил Орлов.
– Немолодой уже, постарше вас намного.
– Но он как-нибудь вам представился?
– Книжечкой помахал, удостоверением.
– Что за удостоверение?
– Красная книжечка такая. Мы в нее не заглядывали.
Наступило молчание. Орлов выключил магнитофон и закурил.
Леша, словно нащупывая ускользавшую мысль, задумчиво произнес:
– Да, тут еще вот что, товарищ…
– Меня зовут Михаил Петрович.
– Михаил Петрович, я когда Свету фотографировал, по-моему, этот тип за соседним столиком сидел, он в кадр попал.
– Пленка у вас цела?
– В том-то и дело, что нет.
– Тоже пропала?
– Да. Не знаю как.
– Когда обнаружили пропажу?
– Приблизительно тогда же. Как ключ исчез. Прошлым летом. Кажется, в июле.
– Только эта пленка и пропала?
– В том-то и дело.
– А замки в квартире целы?
– Один раз мать жаловалась, что ключ заедает. А потом – ничего.
Орлов почувствовал, что здесь завязывается какой-то узелок.
– Хоть одна карточка у вас осталась? Вы же, наверное, печатали с той пленки.
– Две штуки Светке отдал, а одну… – Леша закусил губу и вдруг вспомнил: – Точно, одна карточка должна остаться. Я стенгазету хотел вывесить, а потом не стал… Если мать не выбросила, она под тахтой должна лежать.
Орлов не пожелал уточнять, о какой стенгазете речь. Он взял трубку телефона, набрал номер:
– Машину мне. – И, положив трубку, сказал Леше: – Поезжайте домой, привезите вашу стенгазету.
…Пока Леша ездил за газетой, помощник Орлова привез с электролампового завода Сергея Степановича Парфентьева.
– Вы можете подтвердить, что у Алексея Дмитриева пропал гаечный ключ? – спросил Орлов.
– Да. Пользовался им. А потом он пропал.
– Вспомните, пожалуйста, когда именно вы спрашивали ключ у Дмитриева в последний раз.
– Точно не помню, а было это прошлым летом, в июле, а может, в августе.
Составив протокол и дав подписать его Парфентьеву, Орлов сказал:
– Спасибо. Всего доброго.
Едва Парфентьев покинул кабинет, вернулся Леша. В руке он держал сложенный вчетверо лист ватмана. На ходу развернув его, Леша положил лист на стол перед Орловым.
– Вот. Хорошо, на сгиб не попала, – сказал Леша, ткнув пальцем в фотокарточку.
– Который он? – спросил Орлов.
Леша снова ткнул пальцем.
– А вот, со стула поднимается.
Орлов недолго разглядывал лица на снимке, потом позвал помощника.
– Отправь это в фотолабораторию, пусть выкадрируют крупно человека на заднем плане. Скажи – срочно.
– Садитесь, продолжим, – сказал Орлов Леше. – Теперь такой вопрос. Не встречали ли вы Светлану Сухову с пожилым мужчиной? Или приходилось?
– Я не видел, а Витек встречал.
– Не тот ли это, что на снимке?
– Трудно сказать… Мы про снимок, честно говоря, давно забыли… Год прошел…
– Ну а как, на ваш взгляд, сильно изменилась Светлана за этот год? Или не замечали?
– Прибарахлилась, конечно.
– И больше ничего?
– А что же еще?
Орлов попросил Лешу в ближайшие дни никуда из города не уезжать и попрощался с ним.
После обеда у Михаила Петровича состоялось маленькое совещание с помощниками.
Из того, что удалось узнать о Галине Нестеровой, существенным для дела представлялся лишь один момент: она, как и Светлана Сухова, за прошедший год обновила все свои туалеты. Ничего предосудительного никто за нею не замечал.
Что касается универмага, то сведения оттуда были интереснее: две продавщицы заявили, что могли бы узнать в лицо пожилого человека, который довольно регулярно наведывался к Светлане – то ли как обыкновенный покупатель, то ли специально ради самой Светланы.
Выяснилось также, что Светлана покинула универмаг в двадцать часов пятнадцать минут. Последней, кто видел ее в универмаге, была заведующая сектором. По всей вероятности, она и была тем «предпоследним», кого искал Орлов. Но следствию это ничего не дало.
Наметив план дальнейших действий, Орлов отпустил своих сотрудников и позвонил – четвертый раз за день – в нейрохирургическую клинику. Оказалось, что уже собирался консилиум. Прогноз неутешителен: травма черепа нарушила функции жизненно важных центров, и выздоровления, если оно придет, надо ждать не скоро – не ранее чем через три-четыре месяца. Парализованы конечности. Светлана не видит, не слышит и не может говорить. Когда восстановятся зрение, слух и речь, пока невозможно предсказать.
Значит, из первоисточника следствию добыть ничего не удастся.
К трем часам пополудни принесли из фотолаборатории выкадрированный из фотокарточки увеличенный портрет неизвестного пожилого мужчины, снято было не в фокусе, а при увеличении нерезкость еще усугубилась, но портрет годился для идентификации. Взяв из фототеки портреты трех других мужчин, сходных по типу, Орлов отправился в универмаг.
Продавщиц, которые знали в лицо того человека, который навещал Светлану Сухову, вызвали в кабинет директора. Орлов предъявил им четыре фотопортрета, и обе без колебаний указали на кадр, снятый Алексеем.
Теперь требовалось установить, был ли этот человек знаком со Светланой к тому времени, когда делался снимок, то есть в конце мая – начале июня. Светлана говорить не могла – значит, надо спрашивать Галину Нестерову.
…Скорее всего Орлов, если бы он знал о состоянии, в котором Галина пребывала с тех пор, как Вера Сергеевна по телефону, заливаясь слезами, рассказала ей о случившемся, – скорее всего он отложил бы встречу с ней, по крайней мере, на завтра. Единственная подруга потерпевшей должна болезненно переживать несчастье – это понятно всякому. Но то, с чем столкнулся Орлов, граничило чуть ли не с катастрофой. Галина Нестерова с утра, после телефонного разговора с матерью Светланы, не пошла в университет, не стала завтракать, не отвечала матери, которая после двух безуспешных попыток разговорить дочь оставила ее в комнате и удалилась в свою спальню. Галина сидела в низком кресле, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. Ольга Михайловна, позавтракав, поехала в парикмахерскую, вернулась, пообедала, а Галина все сидела, не меняя позы. Часы пробили шесть вечера – она все сидела. Немудрено, что она не могла сразу встать, когда за нею приехал посланный Орловым оперативный работник. Она самостоятельно и вниз спуститься не сумела бы – так затекли у нее ноги. Помощник Орлова принял это за минутную слабость, иначе он не настаивал бы на немедленной явке в управление.
