Она не обнаружила в себе того стыда, который, как она думала, должен бы заставить ее сжаться в непробиваемый комок. Но нет, ничего подобного не произошло и когда он лишал ее последних нехитрых одежд, и когда, покрывая ее тело поцелуями, бережно уложил на кровать. Правда, в какое-то мгновение появился страх, что все закончится, так и не начавшись. Она видела его глаза, слегка удивленные и озадаченные, как только он обнаружил, что у нее еще не было мужчины… Он обошелся с ней как с очень дорогим подарком, стараясь не причинить лишней боли и в то же время подарив неописуемые ощущения наслаждения и радости. А она, притихшая и растерянная, ужасно не хотела, чтобы он сейчас оставлял ее. Ей хотелось и дальше чувствовать движения его крепкого тела, обнимать его, быть с ним одним неразделимым целым. И опять испытать этот восторг… Его рука замерла, и Римма, осторожно выбравшись из-под нее, подошла к окну. Дождь кончился, сквозь обломки облаков пробивались солнечные лучи. Они казались такими же обнаженными, какой была она в наброшенной наспех рубашке Виктора. На острых вершинах гор весело искрился снег, он словно подмигивал ей и хотел поделиться своей тайной.
Знакомые руки легли на плечи и медленно развернули ее. Он стоял перед ней, не стесняясь свой вызывающей наготы, как греческий бог, подкравшийся у ручья к нимфе. Солнце отражалось в его серых глазах, и еще Римма увидела в них себя.
— Что ты! — Она тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам, заиграли золотыми бликами. — Я сама… хотела этого.
— У тебя ведь еще никого не было?
— Теперь уже нет. — Она помедлила и добавила: — У меня есть ты. Ведь так?
Вместо ответа он притянул ее к себе. Рубашка не была застегнута, и его руки легко скользнули под нее, легли на спину.
Последующие дни были одним сплошным счастьем. Они почти не расставались и использовали любой удобный случай, чтобы уединиться, будь то поляна в лесу или освободившаяся на время комната. Однако, как любила повторять в финале своего очередного любовного романа Светка, все хорошее когда-нибудь кончается.
— Чем займешься, когда вернешься домой? — Он взял принесенный официантом графин с апельсиновым соком, наполнил ее стакан.
Она пожала плечами:
— Пойду на работу. И буду готовиться к экзаменам.
Они сидели в кафе и любовались открывавшимся из окна видом на Эльбрус. Пейзаж завораживал: снежная вершина горы была покрыта искрящейся в лучах яркого солнца снежной шапкой, прозрачное голубое небо нависало сверху, как невесомое, легкое одеяло, особенно четко подчеркивая все ее великолепие и мощь. Это был последний день, который они проводили вместе: после обеда Виктор уезжал — ему нужно было успеть к началу сборов перед чемпионатом в Австрии; у Риммы был билет на завтра.
— На вашу ГЭС работать пойдешь? — уточнил он.
— Ага, — опять соврала она. А что еще оставалось делать, нужно было и дальше подкреплять выдуманные страницы биографии — что, мОл, она закончила в этом году школу и решила не рисковать сразу с поступлением в московское театральное училище, а основательно подготовиться дома к вступительным экзаменам. Ближайший год, по этой версии, ей предстояло проработать на ГЭС. Имелась в этой истории, правда, и доля истины: Римма действительно собиралась поступать в театралку. Но только, конечно, уже после школы.
Виктор достал блокнот и написал на чистом листе семь цифр, вырвал.
— Мой домашний телефон. Обязательно позвони, попробую помочь с поступлением.
— У тебя есть знакомые в театральном? — заинтересовалась она.
— Не совсем в театральном. Но среди наших театральных деятелей имеются.
— Здорово! — Римма аккуратно сложила листок и убрала в сумочку.
— Буду ждать. — Он коснулся кончиками пальцев ее щеки, заглянул в глаза. Повторил тихо, на одном дыхании: — Я-очень-буду-ждать.
Она притронулась губами к его ладони, проговорила с плохо скрываемой грустью в голосе:
— И я тоже. Мне кажется, я умру без тебя.
— Не говори глупости, малышка. — Он улыбнулся ей своей очаровательной улыбкой, такой, какой улыбался в первый день их знакомства. — Мы обязательно увидимся. И тогда…
— Что?
— Уже не будем расставаться.
— Год — большой срок. — Римма отвела глаза к окну, за которым сиял и искрился Эльбрус. — А Москва — большой город.
— Вот ты о чем! — Он взял ее руки в свои, подался вперед. — Послушай. Ты, конечно, у меня не первая. Но ни с кем мне еще не было так хорошо, как с тобой. Ты — словно новый мир, открывшийся вдруг для меня. И это не пустые слова, поверь.
— Я верю. — Она оторвалась от окна, в уголках глаз блестели меленькие капли. — Я просто не знаю, как быть дальше.
— Можешь приезжать ко мне, когда захочешь, — предложил он, смахивая покатившиеся по ее щекам слезинки. — Не так далеко друг от друга живем.
Она кивнула, сглотнув подкативший к горлу комок.
— Пойдем к тебе, — слова давались с трудом.
Сосед Виктора, заслуженный ветеран труда и любитель покутить, на весь день убыл в местную чайхану, и комната была в их полном распоряжении. Роман между красавцем спортсменом и смазливой девчушкой из провинции уже не был ни для кого тайной. Но Римме теперь было все равно, что подумают другие: через четыре часа Виктор уезжал. Одежда перемешалась, обозначая смятыми комками их путь. И наконец, возмущенным скрипом отозвалась кровать. Солнечный луч, пробившийся в прореху между занавесками, робко скользнул по их вжавшимся в друг дружку телам.
— Я люблю тебя, малыш, — шептал Виктор, осыпая ее поцелуями.
И она отвечала ему срывающимся голосом.
Римма не строила больших иллюзий в отношении их с Виктором романа. Но в дальнем уголке души уже вспыхнула крохотная искорка надежды — надежды на пока еще туманное счастье с горячо любимым человеком. Виктор сам подарил ей эту надежду, она не просила, и теперь маленькая, но яркая звездочка основательно поселилась у нее внутри. Надолго ли? Римма не задумывалась над этим.
— Мы обязательно встретимся, малыш, — обещал он.
И ей очень хотелось ему верить. Она еще никогда и ничего не желала так сильно, как этого совсем небольшого счастья: опять увидеть его. А уж тогда, может быть, они уже никогда не расстанутся. Никогда.
3
Геннадий Аркадьевич, отец Риммы, еще лет десять назад соорудил к дому небольшую пристройку. Назначение той показалось Раисе Петровне излишней роскошью в их скромном хозяйстве, но Геннадий Аркадьевич, будучи человеком рабочим и твердым в своих решениях, воспользовался правом главы семейства и довел начатое до конца. Пристройка была задумана как баня и по окончании строительства представляла собой уютный деревянный флигелек с единственным маленьким окошком в предбаннике, низкой тяжелой дверью и плоской крышей. Баня получилась на славу, и в конце концов Раиса Петровна оценила задумку и старания мужа. Таким вот образом в семействе Кравцовых и появилась собственная традиция — банная суббота.
