На работе следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Володин никогда не позволил бы себе такого поведения при посторонних. Но теперь он был не в прокуратуре, а дома, более того — находился в квартире один. И ничто не сдерживало его в проявлении чувств. Он хотел было сломать еще что-нибудь, но ничего подходящего под руку не попалось.
Понемногу следователь успокоился и взял себя в руки.
«Черт!!! — вдруг подумал он. — А ведь все из-за Апарина! Именно он во всем виноват!»
Если бы не звонок Константина Апарина, Володин никогда бы не взялся за дело этого хакера. Но Апарин попросил и… Евгению ничего не оставалось, как согласиться. Не было другого выхода.
Апарин всегда просил так, что ему нельзя было отказать. Это просто не приходило в голову. А если бы и пришло, — от поручений Апарина отказываться было нельзя.
Непростые, скорее даже странные отношения следователя Мосгорпрокуратуры Евгения Володина и начальника РУБОПа Константина Апарина тянулись аж с 1992 года. Евгений не очень любил вспоминать то смутное и мутное время. Но иногда он, помимо своей воли, мысленно возвращался в те дни.
В 1983 году студент первого курса юрфака Минского университета Евгений Володин был призван в армию, по новому андроповскому приказу, который позволял призывать студентов.
То, что последовало за призывом, больше напоминало кошмарный сон… Полгода в учебке в Рязанской десантной дивизии. А затем Афган. Восемь месяцев бесконечных кровопролитных боев, опасных операций, непрекращающихся перестрелок с душманами, ранение, гибель друзей и афганских «мирных жителей». Потом «умеренное» мародерство в одном из кишлаков и как результат — год дисбата. После него Володину пришлось дослуживать еще несколько месяцев, и он снова попросился в Афган, «чтобы смыть кровью» и т. д. и т. п. Такую возможность ему, как ни странно, предоставили. Евгений служил хорошо, а потом даже отличился под Кандагаром, за что его наградили медалью «За воинскую доблесть».
Дело было так: Володина поставили охранять склад продовольствия. Он, конечно, как и все, приторговывал краденными со склада продуктами, из которых особой популярностью пользовались традиционные советские сгущенка и тушенка. Если повезет, банку сгущенки можно было выменять у местного жителя на чистую магнитофонную кассету, которые были в Союзе огромным дефицитом, или даже на две пары джинсов. Как ни странно, в Афганистане джинсы стоили дешево, потому что из соседнего Пакистана и Индии, где находились некоторые фабрики известных производителей, сюда везли бракованные штаны, и штанов этих было очень много. Ими торговали на местных базарах.
Вот эти-то джинсы и принесли двое афганцев в тот день. Володин со знанием дела пощупал плотную ткань, внимательно осмотрел, в чем же, собственно, заключался брак (обычно просто не хватало одной-двух заклепок на карманах или, к примеру, был чуть-чуть надорван карман). Затем начался торг. Афганцы предлагали три пары джинсов за три банки сгущенки. Володин же хотел выменять то же количество штанов на две банки сгущенки. После получасовых препирательств (и у той, и у другой стороны времени было хоть отбавляй) они сошлись на двух банках сгущенки и одной, маленькой, тушенки.
Ударили по рукам, и Володин пошел на склад. Однако коварные афганцы, вместо того чтобы стоять на месте и дожидаться его, проникли вслед за ним.
Евгений и ахнуть не успел, как они, подхватив ближайший к двери ящик (в нем были суповые концентраты «Суп гороховый с копченостями») и побросав джинсы на пол, дали деру. Володин, как и положено часовому, во всю мощь солдатских легких крикнул:
— Стой! Стрелять буду!
Афганцы приказ не выполнили, и в полном соответствии с Уставом караульной службы, Володин передернул затвор, дал один выстрел в воздух, а затем длинной очередью — по афганцам, тащившим тяжелый ящик и поэтому бежавшим медленно.
Они упали как подкошенные. Первым делом он спрятал брошенные афганцами джинсы, потом вернул на склад пробитый пулями в двух местах ящик, запрятав его как можно дальше. Затем взял камень и ударил им себя по лбу. Образовалась кровоточащая ссадина — она должна была засвидетельствовать факт нападения афганцев на часового, который, согласно тому же Уставу караульной службы, является лицом неприкосновенным. И только после всего этого вызвал наряд.
Так Евгений Володин заслужил благодарность командира и медаль «За воинскую доблесть».
Когда предложили остаться на сверхсрочную, он не отказался. Возвращаться домой не хотелось, да в общем-то и некуда было. Мать, воспитывавшая Володина без алкоголика отца, давно от них ушедшего, умерла от рака, когда сын находился в дисбате. Евгений не смог с ней даже попрощаться, а вскоре и его родной дом оказался в «зоне», — чернобыльская туча накрыла его родную белорусскую деревню, носящую название Малые Дзяды. Всех жителей выселили, а дома так и остались чернеть дверными и оконными проемами, и даже отряды мародеров, которых развелось в «зоне» очень много после катастрофы, объезжали деревню стороной — все равно брать там было нечего.
Он отслужил (у них в батальоне принято было говорить «отмотал», как среди уголовников, с которыми потом Володину пришлось много общаться) в пыльном и чужом Кандагаре ровно полгода. В особом десантно-штурмовом батальоне номер семь, или, как его обычно называли, «семерке».
В «семерке» не просто служили. Там обычно отбывали срок проштрафившийся воины. Кто-то из командования «ограниченным контингентом Советской Армии в Афганистане» справедливо рассудил: зачем возить проштрафившихся солдат в Союз, в дисциплинарные батальоны, тратить деньги, бензин и тому подобное, когда можно с тем же успехом оставлять их здесь, в Афганистане: Вышестоящим мысль показалась правильной и своевременной, так как лишний контингент в составе того самого «ограниченного» никак не помешает. Штрафники еще и много пользы принесут. Так была создана «семерка».
Принцип работы батальона был прост и ясен как Дважды два. Ежедневно по всему Афганистану набиралось немало штрафников, несмотря на то что командиры подразделений старались закрывать глаза на мелкие прегрешения своих солдат. Все-таки служба в Афгане не сахар, да и разбрасываться людьми тут не приходилось — они сами гибли во множестве. Ну действительно, скажите, разве это прегрешение, если, например, боец местную девушку приласкал (даже если та сопротивлялась) или кому-то из местных отстрелил руку за то, что тот не позволял свободно зайти в дом? А если в его доме на самом деле душманы прячутся? Война есть война, и тут всем приходится воевать, даже самым что ни на есть мирным жителям. Конечно, по мере сил и возможностей…
Но если уж угодил в руки военной прокуратуры — не дергайся. Сиди смирно и жди, когда примчится твой офицер. Мчаться, разумеется, никто не станет — чего спешить, если солдат все рано попался? Спокойно доедет, не торопясь. Выслушает все о твоих подвигах. Затем попросит встречу. Пару раз по шее, ясное дело, врежет, не без этого (для некоторых даже полезно, воспитание опять же!). Но и лишний повод появится, чтобы просить за тебя, дурака, который умудрился угодить в военную прокуратуру. Вот офицер и попросит, чтобы отправили солдата не по знаменитой дороге север — юг, прямиком в пользующийся дурной славой термезский дисбат, а совсем в противоположном направлении — в «семерку»… И если это случится (например, дрогнет каменное сердце военного дознавателя или послужной список офицера и количество заработанных им орденов и медалей действительно достойны уважения), то солдат может считать, что ему крупно повезло.
