— Потому что это судьба, — коротко ответила она, очевидно подразумевая подслушанный ею разговор о трагедии моей семьи в парикмахерском салоне.
Вот так, из-за каких-то теток, заглянувших туда, чтобы завить кудри, моя жизнь, сильно покачнувшись под тяжестью свалившегося на меня горя, неожиданно обрела новый смысл.
Мы расписались с Валей в одном из московских ЗАГСов, нашими свидетелями были Ерема и совершенно посторонняя женщина, уборщица ЗАГСа.
Несмотря на скромность церемонии и полное отсутствие гостей, моя невеста была самая красивая. Одетая в элегантный белый костюм и белые туфли на тонких высоких каблуках, стройная, с уложенными волосами, с нежным румянцем на лице и розовыми губами, она сильно отличалась от разодетых в пух и прах других невест своей изысканностью, утонченностью. И я вдруг поймал себя на том, что ревную ее к тем восхищенным и любопытным взглядам, которые бросали на нее находящиеся рядом с нами мужчины.
Мы расписались, вышли из ЗАГСа, сели в машину, и Ерема повез нас в ресторан, где у нас был заказан столик на троих. Легкий салат из огурца и дыни, запеченная рыба, малиновый сорбет. Составляя свадебное меню, Валентина, как я понял, руководствовалась не столько своими желаниями, столько своим состоянием: она нервничала задолго до свадьбы, не могла есть из-за полного отсутствия аппетита, а потому, вероятно, сама мысль о еде вызывала у нее тошноту и отвращение. Иначе как можно объяснить такое птичье меню?
Ерема откровенно грустил, явно не поддерживая ее идею купить себе мужа-пианиста. Он вообще не смотрел ни на нее, ни на меня, а просто повиновался ей, как слуга. Я видел, как он страдает. Но никто из них, я полагаю, не задумывался о том, что испытываю я.
В моей ситуации было бы правильным презирать себя за эту сделку. Однако я даже себе не мог признаться в том, что я (о боже!) вдруг почувствовал себя несказанно счастливым! И пусть это была сделка и ничего больше, и пусть эта женщина никогда не станет моей женой в полном смысле этого слова, все равно — я стал ее мужем, а потому имел возможность видеть ее каждый день. Конечно, я и раньше видел ее каждый день, я жил с ней в одном доме, я мог часами наблюдать, как она готовит что-то на кухне, как пропалывает свои цветы на клумбе, как развешивает белье на веревке, привязанной к двум гигантским елям, как вяжет очередной свитер, уютно устроившись в кресле, как дремлет в гостиной на диване после обеда, укрытая заботливо Еремой (или мной в редких случаях, когда везло и я оказывался первым заметившим ее спящей). Но теперь-то, думал я, она вообще никуда уже от меня не денется. Она всегда будет рядом!
И в тот момент, когда я доедал свой малиновый сорбет в ресторане, а она сидела напротив меня и тоже вычищала вазочку ложечкой, отправляя в свой рот малиновое лакомство, наша предстоящая поездка в С. и связанные с ней мероприятия (концерты, встречи, тусовки, интервью) уже не казались мне такими пугающими, как прежде. Больше того, я вдруг почувствовал желание оказаться там как можно скорее. Пусть мы поначалу будем жить в гостинице, это будет выглядеть даже еще более интригующе для всех моих знакомых, чем если бы мы жили в квартире или доме, пусть будут вопросы, пусть уже все будет! Главное, что моя жизнь в глазах этой толпы людей, предавших меня, бросивших на произвол судьбы, махнувших на меня дружно рукой, будет связана с этой прекрасной молодой женщиной — моей женой.
В какой-то момент я даже подумал о том, что не только Валя с моей помощью как бы вернется в свой круг людей, но и я с ее помощью вернусь в свою касту музыкантов. Оба, что называется, с тараканами в голове, мы начнем новую жизнь, где, помогая друг другу, достигнем каких-то своих новых высот: я — в исполнительском искусстве, Валя — в искусстве, которое изучала.
После ресторана мы вернулись домой. И там, может, мне это, конечно, показалось, но Ерема просто глаз не спускал с Валентины, словно следя за тем, чтобы мы, новобрачные, по традиции не улеглись вместе в койку.
Дома мы занялись каждый своими делами, как если бы никакой свадьбы и не было. Правда, когда я репетировал в библиотеке, ко мне заглянула Валентина с двумя бокалами вина, один протянула мне:
— Ну, что, муженек, выпьем за нашу семью? — Она как-то грустно улыбнулась.
— Хорошо, выпьем. А можно я тебя поцелую?
Она порозовела прямо на глазах. Я же, оглушенный собственной дерзостью и смелостью, и сам почувствовал, как щеки мои наливаются кровью. Ну и губы тоже. Словно это не я, а мои губы захотели этого поцелуя.
— Свадебный поцелуй, — попытался отшутиться я.
И надо же было как раз в эту минуту войти Ереме!
— Там к тебе приехали… — сказал он, и я медленно перевел взгляд с него на Валю. Кто это к нам пожаловал? До сих пор здесь никого не было.
Валентина посмотрела на меня как-то встревоженно, словно это приехали за мной. Людоед, к примеру. Отдавать ему меня на съеденье или нет?
В тот день я впервые увидел своего нового агента. Маленького толстого человека с очень кудрявыми короткими волосами черного цвета, круг-лым блестящим от жира или пота лицом, темными внимательными глазами и манерой разговаривать, глотая слова.
Его звали Миша Ромих. Продюсер, агент, организатор концертов, гастролей — словом, человек, от которого зависели судьбы многих музыкантов, среди которых были звезды если не первой величины, то, во всяком случае, люди в высшей степени талантливые и известные.
Из разговора Валентины, которая сильно нервничала, поскольку ничем подобным прежде явно не занималась, я понял, что речь идет обо мне, о возможности заключения контракта с c-ской филармонией на несколько моих фортепьянных концертов. То есть Валентина начала действовать, претворять в жизнь свой план! Она подготовилась, это я понял, едва увидел, как она передает Ромиху диски с записями моих выступлений.
— Ну, это необязательно. Я вообще не люблю музыку, — сказал толстяк тоненьким жирненьким голоском. При этом лицо его оставалось непроницаемым, спокойным, как если бы он был в маске. — Но я наводил справки о вас, — тут он повернулся ко мне, всматриваясь в мое лицо. — Сергей Смирнов, как же! Вы — личность известная! Хорошо. Поступим следующим образом. Я подготовлю документы, свяжусь с дирекцией филармонии в С., мы обговорим сроки, даты, условия, и я позвоню вам.
Теперь он уже смотрел на Валентину.
— Вы тоже музыкант? — спросил он, и Валя моя запылала, засияла от удовольствия.
— Нет, я искусствовед, — произнесла она скромно.
— Хорошо. На этом все? Или еще что-нибудь хотите спросить?
— Мы бы хотели как можно скорее переехать в С. и дать там первый концерт. Мы не расстроимся, если он будет единственный, это непринципиально, — вот здесь уже в ее голосе звучала твердость, свойственная предприимчивому и уверенному в себе человеку.
— А вы не хотите выступить на дне рождения одного известного человека, в ресторане? — неожиданно предложил Ромих и тут же назвал фамилию очень известного артиста-именинника. Ерема, подпиравший стенку в нескольких шагах от нас, невольно присвистнул. Валентина бросила на него взгляд, и я увидел, как Ерема глубоко кивнул, мол, соглашайся.
