* * *
Пророк. Как в лжепророке: высказывается в будущее не по знанию своему, а интуицией. Настоящий пророк знает. Лжепророк угадывает.
Вот в чем была величайшая беда Ионы. Если он излагал слово Божье, сообщая ниневитянам, что за злой путь их они через сорок дней будут уничтожены, он был уверен, что они покаются и тем будут спасены. Ибо знал он, что Господь «благий и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый»
[84].
«И поверили Ниневитяне Богу, и объявили пост, и оделись во вретища, от большого из них до малого»
[85].
А если Ниневию пощадили, не стало ли от этого пророчество Ионы ложным? Не стал ли он тем самым лжепророком? Вот где парадокс в самом сердце книги: пророчество осталось бы истинным, только если бы он его не изрекал. Но, опять же, тогда бы не было и пророчества, и Иона тогда не стал бы пророком. Но уж лучше быть вообще никаким не пророком, чем оказаться лжепророком. «И ныне, Господи, возьми душу мою от меня, ибо лучше мне умереть, нежели жить»
[86].
Стало быть, Иона держал язык за зубами. Потому и бежал от лица Господня – и настиг его рок крушения. Иными словами: «кораблекрушения единственного».
* * *
Послабление причины и следствия.
О. вспоминает мгновение детства (двенадцать, тринадцать лет). Как-то ноябрьским днем он бесцельно слонялся со своим другом Д. Ничего не происходило. Но в каждом из них в тот миг – ощущение безграничных возможностей. Ничего не происходило. Либо же можно сказать, что происходило фактически это сознание возможности.
Они шли в холодном сером воздухе того дня, и О. вдруг остановился и объявил своему другу: «Ровно через год с нами произойдет нечто необычайное, такое, что навсегда изменит наши жизни».
Год прошел, и в назначенный день ничего необычайного не произошло. О. объяснил Д.: «Не имеет значения; важное произойдет на следующий год». Когда миновал и второй год, произошло то же самое: ничего. Но О. и Д. это не смутило. Все годы средней школы они продолжали праздновать этот день. Не церемонией, простым признанием. Например, видели друг друга в школьном коридоре и говорили: «Это в субботу». Не то чтоб они по-прежнему ждали какого-то чуда. Самое любопытное в том, что за годы они оба привязались к памяти о своем предсказании.
Безрассудное будущее, таинство того, что покуда не произошло: и это тоже, понял он, можно сохранить в памяти. И его иногда поражает, что слепое подростковое пророчество, сделанное им двадцать лет назад, это предвидение необычайного, в действительности необычайным было само: его ум радостно перескакивал в неведомое. Факт остается фактом: прошло много лет. И до сих пор в конце каждого ноября он ловит себя на том, что вспоминает тот день.
* * *
Пророчество. Как истинное пророчество. Как у Кассандры, говорившей из одиночества своего узилища. Женским голосом.
Будущее слетает с ее уст в настоящем, всё – в точности так, как оно произойдет, и судьба ее в том, что ей никогда не верят. Безумица, дочь Приама:
…дева тут не тихая,
Как прежде, пролила из уст пророчества, –
Нет, вопль издав огромный и всесмешанный,
Вкусивши лавр, слова вещала Фебовы:
Казалось, это голос Сфинкса мрачного
[87].
Говорить о будущем – пользоваться языком, что вечно себя опережает, обрекает еще не происшедшее прошлому, тому «уже», что вечно запаздывает, и в этом зазоре между высказыванием и действием, слово за словом, начинает открываться бездна, и созерцать сколь-нибудь долго эдакую пустоту – голова закружится, почувствуешь, что сам падаешь в эту пропасть.
О. помнит свой восторг в Париже в 1974-м, когда он обнаружил эту поэму Ликофрона в полторы тысячи строк (написанную ок. 300 г. до н. э.) – монолог Кассандры, неистовствующей в тюрьме перед падением Трои. На поэму он наткнулся благодаря ее французскому переводу, сделанному К., писателем и его сверстником (двадцать четыре года). Три года спустя, когда они встретились с К. в кафе на рю Кондэ, он спросил, не известны ли ему какие-то переводы поэмы на английский. Сам К. по-английски не читал и не говорил, но о таком переводе слышал – некого лорда Ройстона, начала XIX века. Вернувшись в Нью-Йорк летом 1974-го, он отправился в библиотеку университета Коламбиа искать эту книгу. К своему удивлению, он ее нашел. «Кассандра, переведено с греческого оригинала Ликофрона и иллюстрировано, с примечаниями», Кембридж, 1806.
Перевод этот – единственная сколько-нибудь значимая работа, вышедшая из-под пера лорда Ройстона. Он завершил перевод, еще учась в Кембридже, и опубликовал поэму сам, роскошным частным изданием. Затем, по выпуске, отправился в традиционный вояж по континенту. Из-за наполеоновских волнений во Франции двинулся он не на юг – таков был бы обычный маршрут для юноши с его интересами, – а на север, в скандинавские страны, и в 1808 году, пересекая предательские воды Балтийского моря, утонул в кораблекрушении у берегов России. Ему было всего двадцать четыре года.
Ликофрон: «темный». В его плотной, ошеломляющей поэме ничего никогда не называется впрямую, все в ней – отсылка к чему-то другому. Читатель быстро теряется в лабиринте его ассоциаций, однако гонит дальше, подстегиваемый силой голоса Кассандры. Поэма – словесный поток, пышущий огнем и огнем же пожранный, она испепеляет себя на краю смысла. «Слово Кассандры, – как выразился друг О. (Б. – в лекции, что примечательно, о поэзии Хёльдерлина – поэзии, которую по манере он сравнивает с речью Кассандры), – этот несокращаемый знак – deutungslos
[88] – слово за пределами уловленья, слово Кассандры, слово, из коего нельзя извлечь никакого урока, слово всякий раз, и всякий раз – произносимое, чтобы не сообщить ничего…»
[89]
Прочтя перевод Ройстона до конца, О. осознал, до чего великий талант сгинул в том кораблекрушении. Английский Ройстона накатывает с такой яростью, таким умелым акробатическим синтаксисом, что читать поэму – сродни тому, чтобы оказаться в капкане уст Кассандры.
И будет он бродить по скифским местностям
Пять полных лет, рыдая о возлюбленной.
А те, вкруг алтаря пророка Кронова,
Пожравшего птенцов-малюток с матерью,
Соединят себя вторично клятв ярмом,
Вооружатся веслами тяжелыми
И Вакха воспоют, что спас от прежних бед,
Упасть врага заставивши; ему, Быку,
В покоях у пещеры бога, прибыли
Дающего, Дельфийского, владыка войск
Губительных начнет обряды тайные.
За жертвы те отплатит неожиданно
Бог-Виноградарь, Фигалийский, Факельный:
Льва оторвет от пира, ногу лозами
Ему опутав, колос погубить не даст
Стригущим зубом, челюстью прожорливой
[90].
* * *
