Но секунду спустя за ним прилетел второй и лишил жизни шестерых солдат.
Солдаты Нового Замысла выкатили пушки на свекольное поле неподалеку от центра города.
Квазиоленей из соседнего хозяйства разогнали. Некоторые из животных убежали, другие стояли поблизости, нервно осматривались и тихо ржали.
Лив наблюдала, как пушки волокут через улицу. Она выглядывала из-за угла библиотеки, замок которой сорвали, а притаившиеся в полумраке квазиолени обгладывали книги на полках.
Пушек было две. Два длинных металлических стебля, каждый из которых вырастал из пары тяжелых колес, месивших грязь свекольного поля. Моделями они различались — та, что поменьше, напоминала Лив конечность, ссохшуюся от полиомиелита. Обе блестели металлом в лучах зари. За ними тщательно ухаживали.
Пушки тащили на веревках люди. Земля была мягкой, и на каждое орудие потребовалось по десять человек. Их вел капитан Мортон. Когда пришла пора заряжать, он оттолкнул молодых солдат и, опустившись в грязь на колени, занялся этим сам.
Солдаты работали быстро и слаженно — их хорошо муштровали. Пушки заняли свои места задолго до того, как истекли полчаса, отпущенные городу Лаури — даже если считать с начала его разглагольствований, а не с момента, когда усилитель закоротило и на город обрушилась тишина. Так, по крайней мере, казалось Лив — от ее золотых часов по-прежнему не было толку.
Мортон смотрел на восток за свекольное поле. Вдали что-то тускло светилось. Не костер — в лагере Лаури зажгли что-то холодное и электрическое.
Сигнала «Заряжай!» Лив не слышала, но Мортон снова опустился на колени у пушки поздоровее. Солдат помоложе, пристроившись у колес малой пушки, повторил движения Мортона. Затем оба мужчины отбежали подальше.
Оба орудия громыхнули.
Лив прикрыла глаза от вспышки — и лишь краем глаза заметила толстые черные линии, прочеркнувшие небо цвета ружейной стали. Пригнувшись, она бросилась бежать и не увидела ни вспышек на месте падения снарядов, ни взметнувшихся столбиков дыма.
Лаури не замедлил с ответным ударом. Лив услышала свист над головой, но взгляда не подняла. Снаряд подлетал с нелепорадостным свистом. Она уже перебежала на другой конец улицы и укрылась в грязном закоулке меж домов, когда устройство упало — с глухим и безжизненным шмяканьем, с каким падает с моста тело самоубийцы. Это шмяканье повторялось снова и снова, становясь резче и громче, но только не ритмичнее, пока не превратилось в настойчиво-маниакальную, давящую долбежку. В этой какофонии не было никакой системы; она просто обрушивалась на любую структуру и раскурочивала ее, сокрушая снова и снова. То был рваный пульс мышц в предсмертной агонии — или последних мгновений жизни пораженного мозга. Лив припала к стогу сена у мокрого деревянного забора и зажала уши.
Шум накрыл ее страшной волной и затих. Ее глаза опухли, а из носа текла кровь.
Снаряд угодил туда, где раньше стоял капитан Мортон. Пушки Нового Замысла умолкли. Оглядываться Лив не стала.
Она плелась на юг. Вокруг нее, спотыкаясь, бегали взад-вперед мужчины и мальчики с луками, копьями, ружьями. С севера, а затем с запада, снова раздался свист, и безумный гул и грохот орудий Линии накрыли город.
Ни один из снарядов не упал в смертельной близости от Лив, но даже от приглушенных отзвуков ее живот стянуло, словно при выкидыше. Она остановилась у лохани, ожидая, что ее вырвет. Но исторгла наружу лишь затхлый воздух, сползла к корыту и прижалась щекой к холодному дереву.
Она смотрела, как двое мужчин тащат третьего. На теле у него не было ран, но ноги его дергались и голова была свернута набок. Он завывал — бессмысленно, как сломавшийся двигатель. Она видела, как четвертый мужчина, шатаясь, вышел из-за конюшни, проделал двадцать шагов, упал в грязь и начал дергаться. Лив подошла к нему. Он закатил глаза и, по-видимому, закусил язык. На перекошенных улыбкой губах пузырилась кровавая пена. Она не смогла заставить себя прикоснуться к нему. Услышала топот бегущей толпы — и отошла, уступая дорогу. Тридцать мужчин и мальчиков с оружием, будто одолженным у ростовщика, пробежали мимо, не останавливаясь.
С востока раздались звуки выстрелов, и Лив обрадовалась — смерть от пули показалась ей куда чище.
— Довольно! — приказал Лаури. — Хватит!
Он подбежал к ближайшей пушке, задыхаясь в дыму, перекрывая криком топот и гвалт солдат, заряжающих пушки шумо-генераторами и ядовитым газом...
— Хватит! Вы же убьете Генерала, тупицы, пустоголовые идиоты, у нас есть долг! Все это бессмысленно, если мы не выполним долг!
Воцарилась тишина. Солдаты пытались собраться с духом.
— Мы войдем в город, — продолжал Лаури. — Пушки на мосты! А мы пойдем за ними, улица за улицей.
Он не сразу понял, что умолкла лишь одна пушка из двух. Вторая — в двух сотнях футов от Лаури, позади войска — все еще продолжала стрелять.
Прикончив доктора Брэдли и обезвредив отнятое у него устройство, Кридмур поднял Генерала с кровати. Старик не желал двигаться по собственной воле (или по ее остаткам) и предпочитал неподвижно лежать на жестком ложе, свернувшись калачиком, как дитя на коленях у матери. Кридмур заметил, что Генерала опрятно причесали, одели в белую рубаху и темное гофрированное галифе, которое даже с пятнами и прорехами на коленях оставалось самой нарядной одеждой во всем городишке. На ржавом крюке у кровати висел красный мундир с золотистыми кисточками и целой гроздью медалей. Кридмур набросил его Генералу на плечи. Эффект поразил его.
— В лучшие годы вы, наверное, были красавцем, сэр. Ну, тише, тише...
Генерал вырывался из рук Кридмура, отчаянно шевеля губами.
— Вижу, что вы полны сил, сэр, но нам нужно идти.
В конце концов Кридмуру пришлось вытаскивать Генерала наружу на руках, как выносят через порог не угодившую дому невесту. Из-за чего сразу же возникли проблемы — двое местных накинулись на него с дубинами и метательными топориками, и пристрелить их, уберегая и стараясь не уронить Генерала, потребовало усилий. Хотя земля теперь размякла от дождя и тряслась — лужицы рябило от рокота приближающихся машин, — Генерал был так уязвим и хрупок, что мог бы сломать себе что-нибудь, даже упав на пуховую перину.
— Веселая же предстоит работенка...
— Прекрати ныть, Кридмур. Беги на запад.
Пробегая мимо окон Мортонов, Лив заметила, что дом больше не темен и не тих. Салли была уже на ногах. Вместе с тремя другими женщинами — двумя такими же молоденькими и третьей, что годилась им в бабушки, хозяйка готовила за обеденным столом перевязки и припарки из трав и листьев.
Все они на мгновение подняли глаза, когда Лив вошла, но тут же вернулись к работе. В их движениях ощущалась нечто строгое — не спокойствие, но близкое к этому. Дисциплина.
— Ну же, доктор, — позвала ее старуха. — Помогите нам.
Лив ничего не ответила.
