– Ага, экспресс-почтой.
– Ну, отправил, и что с того?
– А ты угадай, кто значится в графе «Получатель».
– Кто же это?
Дабы подчеркнуть торжественность момента, а заодно и растянуть удовольствие, Маноло словно дирижер взмахнул воображаемой палочкой.
– Та-ра-ра!
– Будет тебе, не томи.
– Бандероль была отправлена на имя Гонсалеса.
* * *
Подошло время очередного доклада генералу.
– Ну что, леденцы жуешь? – первым делом строго спросил Дед.
– Так точно, жую, – доложил капитан и даже показал язык – зная шефа, он предусмотрительно забросил в рот конфету перед входом в начальственный кабинет.
Генерал – огромная редкость – расплылся в улыбке.
– Это правильно. Новости есть?
Услышав про Толедо, Дед с удовлетворением потер свои ручищи.
– Значит, мы теперь доподлинно знаем, что… э-э… распальцовка, о которой рассказал этот твой экстрасенс Стольцев, оказалась испанской? Очень хорошо. Но при чем здесь Толедо?
– Пока точно не знаем, но убийство, в котором испанские власти обвиняют Гонсалеса, было совершено совсем рядом от этого города. Кстати, Стольцев и вдова Гонсалеса сейчас там. Думаю, все это не случайно.
– К гадалке не ходи! Но скажи-ка мне, капитан, с чего это налетчики за считаные секунды до того, как напасть на свою жертву, стали бы всуе упоминать испанский город?
Следователь заранее подготовился к такому вопросу.
– У меня есть версия на этот счет.
Подперев голову ладонями, Дед удобно устроился за столом в своей излюбленной позе.
– Излагай.
– Во время осмотра квартиры Гонсалеса я, помнится, обратил внимание на одну картину. По словам Стольцева, это была репродукция с пейзажа известного художника. Если я правильно помню, картина называлась «Толедо в грозу».
– И что?
– Вот я и думаю, а что, если те люди, что вломились к Гонсалесу, узнали вид знакомого города?
Дед одобрительно наклонил массивную голову:
– Складно. Продолжай.
– Тогда все встает на свои места. Один из испанцев узнаёт на картинке родной город и сигнализирует другому: «Гляди, братан, это же Толедо!»
– Значит, наши гастролеры, по-твоему, оттуда?
– Думаю, да.
– Ну что ж, в таком случае они предположительно должны были въехать в страну вместе с Гонсалесом или чуть позже. Надо внимательно просмотреть списки пассажиров. Усек?
– Усек.
– А какие новости у Стольцева? Говоришь, он сейчас как раз в тех краях?
– Стольцев прислал мне какой-то странный рисунок, я переправил его Расторгуеву.
– Что за рисунок?
– С виду детская мазня.
– Я про другое. Как рисунок оказался у Стольцева?
– Э-э… я в запарке как-то не уточнил.
– Значит, не уточнил?
Поскольку лицо шефа стало стремительно наливаться красным цветом, капитан счел за благо щелкнуть каблуками.
– Разрешите идти?
– Иди уже, Мегрэ хренов.
* * *
Ответив на электронные письма и закончив прочие дела, Глеб постучал в комнату Вероники и предложил ей пообедать. Разговор за едой продолжал крутиться вокруг встречи с Марией Дуарте.
– Никак не пойму, что же имел в виду старик под таинственным «дебесе». А тебе знакомо такое испанское слово?
– Нет. Скорее, смахивает на какое-то сокращение.
Глеб взял листок бумаги и написал: D-B-C.
– А ведь ты абсолютно права. Это же просто три буквы испанского алфавита, которые так и читаются: «де-бе-се».
– Допустим. Но что они означают?
Поломав с минуту голову, Глеб раскрыл ноутбук, ввел предположительную аббревиатуру в поисковик, а затем принялся изучать результат.
Собственно в испанском ничего похожего не оказалось, поэтому компьютер услужливо предложил целую кучу иноязычных вариантов. Впрочем, вероятность того, что умирающий Дуарте свои последние слова сказал по-английски, представлялась бесконечно малой.
– По-моему, ты занимаешься ерундой, – глядя на его потуги, сказала Вероника.
– По-моему тоже, – согласился Глеб и с раздражением щелкнул крышкой ноутбука.
* * *
«Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани…» – процитировал про себя псалом Давида отец Бальбоа. Всякий раз, расследуя по заданию архиепископа очередное дело, касающееся интересов Церкви, он старательно укреплял себя в мыслях о том, что не несет никакой ответственности за ту кару, что с Божьей помощью настигнет виновного, ибо это прерогатива небес, а сам он всего лишь инструмент в руках Провидения. Впрочем, пути Господни бывают такими запутанными, что порой не сразу разберешься, кого в итоге наказали и за что.
Падре снова принялся листать свои заметки по поводу каждого из фигурантов по делу об убийстве священников, в который раз пытаясь разгадать, в чьем же прошлом скрыт ключ к разгадке.
Бальбоа начал с Хосе де ла Фуэнте. На первый взгляд в его жизни ничто не настораживало. Учился, как и Бальбоа, в Саламанке, в археологию пошел по стопам отца – Игнасио де ла Фуэнте, ныне все еще здравствующего девяностолетнего старика. По словам прихожан, редко появляющегося на людях де ла Фуэнте-старшего помнят как завзятого фалангиста. Впрочем, какого старика ни возьми, окажется либо оголтелым фалангистом, либо ярым республиканцем. Сам же Бальбоа, с одной стороны, ненавидел фашистов всех мастей, а с другой – так и не смог простить Республике зверств, учиненных над служителями церкви, и поэтому по мере сил старался соблюдать исторический нейтралитет.
Несмотря на отсутствие каких-либо оснований видеть в де ла Фэунте врага Церкви, Бальбоа решил пока не сбрасывать его со счетов и даже дал себе слово прокатиться в Саламанку, где расположен Главный архив испанской гражданской войны, чтобы лично покопаться в прошлом его отца. Мало ли что, а вдруг речь идет о чем-то очень личном?
Подкрепившись ломтиком сочной дыни, падре перешел к вице-мэру Сусанне Чавес. По словам Рохаса, она упорно продолжает давить как на следователя, так и на старшего комиссара Асеведо, с тем чтобы поскорее свернуть расследование. На первый взгляд мотив для такого поведения у госпожи Чавес есть – она радеет о казне фонда и о том, чтобы возможный скандал не распугал и без того малочисленных спонсоров. С другой стороны, вице-мэр как-то уж слишком настойчива. Какую выгоду на самом деле дает ей закрытие дела Дуарте?
* * *
Мысли Рохаса снова вернулись к тому, что сообщил Маноло. Что за бандероль послал Дуарте своему будущему убийце? Судя по отметке в реестре, курьер приехал к Дуарте в девять вечера, то есть меньше чем за сутки до запланированной встречи. Почему Дуарте не хотел ждать? И почему Гонсалес, сходив на почту, тут же кинулся убивать старика? Кстати, надо будет установить точное время получения бандероли. Еще не факт, что предполагаемый убийца успел вскрыть ее до того, как отправился в Талаверу.
