Ехать решили налегке – в джинсах и майках, с собой – по свитерочку и купальники. Остальное, ну, там фенички, тряпки докупить, если захочется, на месте. Марина сказала, если кому не хватит, она одолжит.
И настал день отлета! И такое их обуяло ликование – в нем предвкушение шикарной заграничной жизни, неведомых приключений и легкий холодок тревоги – все же предстоял отрыв от Земли… В общем, в аэропорту они еле сдерживались, чтобы не вопить и не стоять на голове, а, напротив, чинно пройти сквозь все таможенные кордоны и лишь потом наконец расслабиться и оттянуться во фришопе.
– Слушай, а не купить ли «Бейлис?» Маматома говорила, Марина обожает его.
– Берем… А вон, гляди, какая обалденная бутылка виски. Может, Терри?
– Ее! И быстро в парфюм! Там можно перепробовать самые крутые вонючки!
– Бесплатно?!
– А то… Смотри, «Шиссейдо». Давай по чуть-чуть, сюда и сюда… Так, теперь «Лан вин», нюхни-ка – миленький какой и легкий…
– Клево… Та-ак, значит, сюда, сюда… и особенно ту-уда-а…
– Ты чего! – зашептала Лиза. – Увидят!
– Ну и что? Может, я хочу всюду так пахнуть – мало ли что?
– Ли – что?
– Ли – то.
– Фи, какая вы, Китти, испорченная.
– Не испорченная, а дорогая… – простонала Китти, закатывая глаза и явно пьянея от смешанных в ней духов.
– Идем уже. – Лиза дернула ее за руку.
И тут они поймали буквально шипящий взгляд продавщицы и, обворожительно ей улыбнувшись, направились к выходу. Уже выйдя, Китька обернулась и показала ей язык. Тут как раз и посадку объявили. Проходя в самолет, они восхищенно переглядывались. Затем уселись на свои места, пристегнулись и, не сговариваясь, тихонько взвизгнули: с ума спятить – летят в Швейцарию! От таких больших переживаний они не заметили, как взлетели, пропустив тот самый немыслимый и невозможный отрыв от Земли. За окном нежились на солнышке облака и превращались то в необозримые снежные поля, то в ватное одеяло, под которым ворочалось какое-то огромное существо и натужно дышало в сторону их самолетика – ой, мамочки!
Китька бегло оглядела салон и сообщила:
– Мы тут как бы самые клевые девчонки.
По проходу подкатил стюард, строгий и элегантный.
– Вы прям как дипломат, – умильно глядя на него, сказала Китька.
– Я и есть дипломат.
– Значит, шпион.
– Лучше – разведчик.
– И какая же развединформация вас интересует?
– Что будете пить? Минеральную воду, сок, пиво, вино белое, красное?
– Все! – хором отвечают обе и хохочут.
Они браво чокаются стаканчиками с красным вином… Потом с белым… И еще по глоточку пива… Ха-ха-ха, такой вот винегрет!..
– А теперь, – говорит раскрасневшаяся Китька, – продолжим урок. Кстати, ты заметила, как этот шпион пялился на нас? Конкретно раздел и вещички прихватил… Итак, дети, мы с вами уже говорили о том, как важно выбрать достойнейшего, и об умении красиво пасть, но есть еще кое-что, без чего все это, в общем, бессмысленно…
– Ну, что там еще?
– Как бы это поделикатней?.. Короче, чтобы вместо фрикции не вышла фикция.
– Совсем сдвинулась на этих фикциях.
– Скажи спасибо, Лизок, что тебя просвещают. Меня вот одна старая артистка учила – мы с мамкой у нее убирались в прошлом году. Деточка, говорит, все мужчины обманщики и щипщики, но с ними можно работать. Есть способ, она сказала – мертвого подымет.
– Мертвого-то зачем!
– Не перебивай. Гляди, берешь ногу…
– Чью?!
– Куриную, блин, ну что за вопрос! Его, его ногу…
– И изо всех сил щекочешь?!
– От сяло, – покачала головой Китька, – вон из класса и без родителей не являться.
– Все, молчу, берем, значит, ногу…
– …и легонько так целу-у-ем… Выше, выше…
– О, боги, куда?!
– Не догадываешься?
– Не-а. А вторая?
– Что, вторая?
– Ну, что в это время со второй-то ногой?
– Вторую, тундра, гладишь…
– Ну уж нет! Лучше в монастырь!
Тут снова подкатил шпион-разведчик-стюард-дипломат и с тонкой улыбкой отравителя осведомился:
– Мясо, рыба, кофе, чай?
– Лизка! Быстро отвечай!
– Отвечаю, отвечаю: мясо, рыбу, кофе, чаю!
– Во мужчина с большой буквы! – сказала Китька, когда стюард укатил. – Верней, с трех больших букв!
– Прям уж и не знаю, можно ли такую шалаву ввозить в Швейцарию, там ведь у них все так тихо, спокойно…
– Да ладно, я ж так, болтаю только…
И самолет пошел на снижение.
– Ура-а, – хором прошептали путешественницы. Жизнь была прекрасна и, что подкупало, вся впереди!
* * *
Желудок взвыл, как голодный волк, и тут же виновато примолк. Еды в доме нет, и он это отлично знает. Но идти сейчас в магазин я не намерен. Старый стал, немощный. Да и есть, если не считать автономный вопль желудка, вовсе не хочется…
К тому же я почти перестал чувствовать себя цельным, особенно по утрам. По утрам в нашем королевстве раскол – распадаюсь на бесформенные куски боли – в голове, спине, животе, руках… И как все это собрать и запустить в магазин? И что же делать? Этого не знает никто. Просто таково условие задачи – собрать и запустить. А ответы на все эти Чернышевские вопросы находятся в конце задачника, но где сам задачник – не знает никто… Я мог бы написать трактат о боли. О том, что она любит нападать внезапно – как нож в спину! И ты готов: ни вздохнуть, ни глотнуть. Или, наоборот, подкрадывается издалека, исподволь, как тягучая песня, постепенно переходящая в ноющий кошмар. Я напишу о болях острых и тупых, пронзительных и поверхностных, трассирующих и глубинных, как бомбы, взрывающие гигантские корабли. Я назову этот трактат «Закон сохранения боли», потому что, однажды появившись, она уже не исчезает никогда. Просто в иные погожие деньки может притаиться, свернуться, как кот, и задремать. И тогда я просыпаюсь вроде целехонький и свежий, но все равно встаю с постели крайне осторожно, чтобы не потревожить ни одного из котов. И если удается, то могу потом провести весь день – дни! – без мучений, как обычный здоровяк. Но одно неосторожное движение – скажем, резкий поворот, натягивание брюк или ботинок… Кстати, надо наконец избавиться от шнурков, теперь ведь выпускают такие замечательные ботинки на липучках… Но страшней всего, конечно, корчи погоды, внезапные пляски магнитных бурь. В этих гибельных случаях от тебя вообще ничего не зависит, и все до одного коты могут разом вцепиться в тебя, как сорок тысяч братьев. И тогда только уколы… Впрочем, что ж скулить, если выбрал дело, в котором травмы заложены изначально. Плюс возраст. Седьмой, между прочим, десяток. Половина седьмого. В общем, в будущее уже смотреть бессмысленно – что ж смотреть в то, чего нет?.. Лучше обернуться назад, там был юн… И была любовь… Ну и что ж, что безответная? И потом… был момент… Только я его упустил. Нет, не упустил. Не удержал…
