– Господи! – вздрогнул он от неожиданности.
– Что? Что такое? – заволновался блондин.
– Это он.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Дикштейн.
– Звони в полицию! – воскликнул юноша.
Воротничок взял его под локоть и попытался пройти. Дикштейн протянул руку и загородил дверной проем.
– Впустите меня, или я устрою скандал на всю улицу.
– Он не отстанет, пока не добьется своего, – пробормотал Воротничок.
– Но чего ему надо?
– Сейчас объясню, – пообещал Дикштейн. Он вошел в дом и стал подниматься по лестнице.
Поколебавшись, любовники последовали за ним.
Все трое поднялись наверх; Воротничок отпер дверь, и они вошли. Дикштейн огляделся. Квартира оказалась просторнее, чем он себе представлял. Старинная мебель была подобрана со вкусом, обои в полоску, многочисленные картины и цветы в горшках придавали помещению элегантность. Воротничок усадил друга в кресло, помог ему прикурить и присел рядом в ожидании.
– Я – журналист, – начал Дикштейн.
– Журналисты берут у людей интервью, а не избивают их до полусмерти, – перебил его Воротничок.
– Я его не избивал – всего лишь пару раз ударил.
– За что?
– Так он первым набросился – разве он вам не сказал?
– Не верю.
– Вы хотите потратить время на спор?
– Нет.
– Вот и хорошо. Я хочу написать статью о Евратоме, и статью громкую – это важно для моей карьеры. Как вариант, можно выбрать тему преобладания гомосексуалистов на ответственных постах в столь весомой организации.
– Козел вонючий! – не сдержался блондин.
– Как скажешь, – невозмутимо ответил Дикштейн. – Однако я могу и передумать, если найдется тема поинтереснее.
Воротничок провел рукой по седеющим волосам; Дикштейн заметил прозрачный лак на ногтях.
– Кажется, я понял, – протянул он.
– Что? Что ты понял? – заволновался блондин.
– Ему нужна информация.
– Вот именно, – кивнул Дикштейн.
Воротничок немного успокоился. Теперь настало время изобразить дружелюбие, проявить человечность, расслабить их. Дикштейн заметил графин с виски на отполированном до блеска столике.
– Послушайте, я воспользовался вашим уязвимым положением – вы меня за это ненавидите, понимаю, но поверьте – ничего личного, работа есть работа, – сказал он, разливая маленькие порции. – Разве что еще я пью ваш виски.
Он протянул им стаканы и снова уселся.
Повисла пауза.
– И что же вы хотите знать? – спросил Воротничок наконец.
– Так. – Дикштейн сделал крошечный глоток: виски он терпеть не мог. – Евратом отслеживает все перемещения расщепляющихся веществ в пределах и за пределами стран-участниц, верно?
– Да.
– Если кто-то захочет перевезти хоть один грамм урана из пункта А в пункт Б, он должен спросить у вас разрешения.
– Это так.
– И у вас хранятся записи всех выданных разрешений.
– В компьютерной базе.
– Я знаю. И вы можете распечатать список всех запланированных перевозок урана, на которые выдано разрешение?
– Да, мы распечатываем его раз в месяц.
– Отлично, – сказал Дикштейн. – Мне нужен этот список.
На сей раз молчание затянулось. Воротничок выпил немного виски. Дикштейн к своему больше не прикоснулся: два пива и бокал бренди за вечер и без того превышали его двухнедельную норму спиртного.
– А зачем вам список? – спросил блондин.
– Хочу проверить все поставки. Подозреваю, что реальность отличается от цифр на бумаге.
– Я вам не верю, – заявил Воротничок.
А он не глуп, отметил Дикштейн.
– Ну и зачем же мне, по-вашему, список?
– Не знаю. Но вы – не журналист, и вообще, вранье все это.
– А какая разница? Думайте что хотите – у вас все равно нет выбора.
– Есть, – возразил Воротничок. – Я подам в отставку.
– В таком случае, – медленно произнес Дикштейн, – я из вашего друга котлету сделаю.
– Мы обратимся в полицию! – пригрозил блондин.
– А я уеду – скажем, на год. Но потом-то все равно вернусь – и вот тогда тебя мама родная не узнает.
Воротничок в изумлении уставился на Дикштейна.
– Да кто вы такой?!
– Какое это имеет значение? Вы же понимаете, что я сдержу свое слово.
– Понимаю… – Воротничок спрятал лицо в ладонях. До него медленно доходила вся серьезность ситуации: его загнали в угол, выбора действительно нет. Дикштейн умолк, дав ему время осознать это в полной мере.
Наконец он мягко нарушил молчание:
– Распечатка получится объемистая.
Воротничок молча кивнул, не поднимая глаз.
– Ваш портфель проверяют перед выходом из здания?
Тот покачал головой.
– Распечатки хранят где-то под замком?
– Нет. – Воротничок постарался собраться с мыслями. – Нет, – устало повторил он, – это не секретная информация, всего лишь конфиденциальная.
– Хорошо. Значит, завтра надо продумать все детали – какую копию взять, что сказать секретарю и так далее. Послезавтра вы принесете бумаги домой. Я оставлю записку с подробной инструкцией о том, как передать документы мне. – Дикштейн улыбнулся. – После этого мы, скорее всего, больше не увидимся.
– Да уж надеюсь, – пробормотал Воротничок.
Дикштейн встал.
– Отдохните пока от звонков, – сказал он, выдергивая телефонный шнур из розетки.
Блондин уставился на выдернутый провод; кажется, его зрение понемногу восстанавливалось.
– Боитесь, что он передумает?
– Это тебе надо бояться, – ответил Дикштейн и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
В жизни невозможно угодить всем и сразу, особенно в КГБ. Обойдя своего шефа по делу Дикштейна, Давид Ростов приобрел злейшего врага и стал страшно непопулярен среди лояльных к начальству. Отныне Феликс Воронцов был готов на все, чтобы его уничтожить.
Впрочем, Ростов этого ожидал и нисколько не сожалел о своем решении пойти ва-банк. Напротив, он был даже рад и уже планировал покупку стильного английского костюма в спецсекции на третьем этаже ГУМа, как только получит туда пропуск.
Сожалел он лишь о том, что оставил лазейку для Воронцова: реакцию египтян следовало учесть. С этими арабами вечная проблема – толку от них ноль, их никто и не воспринимает всерьез. К счастью, Юрий Андропов, глава КГБ и доверенное лицо Брежнева, сразу понял, что Воронцов пытается перехватить проект, и не допустил этого.
