– Мне хотелось, чтобы у вас перед Рождеством были какие-то деньги, чтобы вы ни в чем не нуждались. А ролики... Я медленно подводила вас к тому, чтобы вы наконец пришли ко мне за разъяснениями и чтобы, сопоставив все факты, письма и видеосюжеты, догадались, что Сима использовала свое сходство с Валентиной. Ведь тот ролик, где она в пижаме позирует в моей спальне, говорит о многом. И там она действительно очень похожа на вас, Валентина.
– Оля, скажи ей, что мы ни о чем не догадались. Больше того, я с каждым днем все больше уверялась в том, что Сима жива, скоро появится, расскажет о своей новой жизни. Больше того, я стала бояться Люлиту. Хотя нет, об этом ей лучше не говорить, она и так взволнована. Но все равно, Оля, Люлита, мы вот все говорим о каком-то наследстве, о каком-то преступнике, якобы оставившем мне это самое наследство, но это же не я... Все это – какая-то случайность, колоссальная ошибка, совпадение. У меня есть отец...
– Я не знаю, кто кому отец, но дом, в котором вы сейчас с Ольгой живете, и деньги, которые хранятся на счетах в швейцарских и германских банках, – все это ваше, Валентина, – торжественно произнесла Люлита и даже встала. В глазах ее стояли слезы. – Мне жаль только, что Ульрика не дожила до сегодняшнего дня...
– Но, может, все-таки спросим мою маму? Мне бы не хотелось, чтобы вы вручили все это богатство постороннему человеку.
Люлита вышла из комнаты и вернулась с телефоном в руках.
– Позвоните своей маме, Валентина, и спросите ее, была ли она знакома с Гюнтером Хоффманом, – глотая слезы, прошептала Люлита. – Сделайте это ради меня, прошу вас... Я уже так устала от этой истории, от этого груза ответственности...
Валентина посмотрела на Ольгу, та уверенно кивнула головой. Валя набрала номер домашнего телефона и, испытывая сильнейшее волнение, подошла к окну, скользнула помутневшим от слез взглядом по замерзшим деревьям, серой дороге...
– Алло? Папа? Привет, это я... Что? Нет, я не смотрела почту. А что? Что-нибудь случилось? А... Понятно. Ладно, каюсь, я действительно в Германии. У Оли тут родственники живут. Не знаю, думала, что не отпустите. Простите меня... Да, все хорошо, нормально. И со здоровьем все хорошо. Как Гера? Да? Лапочка... Я так соскучилась... А где мама? Здесь, рядом с тобой? Дай ей трубку... Мама! Это я. Папа тебе все расскажет... Мам, у меня к тебе только один вопрос. Ты только ответь: да или нет, хорошо? От этого будет многое зависеть... Нет, ты не переживай, все очень хорошо. Мама, у тебя есть одна фотография... Одного американского актера. Ты каждый раз называешь его разными именами, но ни одного из этих имен в природе не существует... Подожди, не перебивай меня. Тебе очень нравится этот киноактер, его фотография постоянно с тобой, где бы ты ни была, куда бы ни ездила. Этот американец дорог тебе. А может, он не американец, а немец... и его зовут Гюнтер Хоффман? Скажи: да? Он мой отец?!
– Да, Валя, да, это Гарри Олдман... Что, Сережа? – Голос ее стал тише, она разговаривала уже с отцом. – Да нет, ничего особенного, просто Валя спрашивает, какой актер играл там... в одном фильме...
– Мама, пятнадцать лет тому назад он... погиб, этот Гюнтер Хоффман, но он оставил мне наследство... Я не знаю, где ты с ним познакомилась и действительно ли он мой отец?
– Да, это он... Гарри Олдман, Валя...
– Мама, ну что ты плачешь?
– Он приезжал к нам, в Москву... Пробыл всего неделю...
– Папа знает?
– Нет, нет... Умоляю тебя! Ради бога! Береги себя...
– Я люблю тебя, мама...
– Я тоже. И Гера с папой... Мы все любим тебя!
Она отключила телефон и вернула его Люлите. Хотела что-то сказать, но не смогла... Почему-то ей вспомнилась маленькая Гера, и она заплакала.
– А ты говоришь: заячья губа, заячья губа... – потрепала ее по плечу Ольга, все понявшая по ее взгляду. – И родинка тебе твоя никогда не нравилась. Эх, ты, фройляйн Хоффман!
