– Как, разве вы ничего не слышали? Вся улица высыпала на улицу... стрельба... обстреляли машину, в которой везли опасных преступников. Убили охранников. Все пятеро сбежали. Бросились врассыпную, но их всех ранили. Мы бежали по следу крови. Этот след оборвался у вашего магазина, фрау...
– ...Хассельман. – Она вдруг почувствовала, как немеют кончики ее пальцев. Да и голова закружилась. Она осторожно посмотрела вниз и увидела несколько капель крови прямо под своими ногами, сделала шаг и наступила на красные пятна.
– Вы пришли, чтобы обыскать мой магазин и дом?
– Для начала мы просто спрашиваем, не видели ли вы кого-нибудь? Не забегал ли к вам мужчина в одежде заключенного, в крови?..
– Понимаете, я оставила магазин открытым и поднялась наверх, в кухню, чтобы испечь кекс...
Она продемонстрировала свои белые, в муке, руки. «Может, кто и забегал, да только я была наверху. По-моему, господа, вы теряете время. Осмотрите магазин, если желаете, и ищите беглецов... иначе в городе могут произойти убийства».
Она говорила какие-то еще глупости, изображая полную дуру, моля бога только об одном: чтобы эти полицейские поскорее убирались из ее магазина. Ей хватает и того заключенного, который лежит, истекая кровью, в кладовке. Она не успела даже перевязать его раны, остановить кровь. Разговаривая с полицейскими ни о чем, кидая им дежурные фразы, она думала о том, что у нее, к сожалению, нет ни одного знакомого доктора, такого, которому можно было бы довериться и пригласить, чтобы он извлек пули, сделал перевязку, продезинфицировал раны...
Они ушли, а она еще некоторое время продолжала стоять на каплях крови и не могла пошевелиться. Потом все же нашла в себе силы запереть магазин и подняться наверх. Затем вновь спустилась, замыла кровь с пола и только потом решилась заглянуть в кладовку.
– Вы живы? – Она, дрожа всем телом, опустилась перед преступником на колени, осторожно сняла мешковину и увидела, что он совсем плох. – Вас как зовут-то?
– Запомните... или лучше запишите: меня зовут Гюнтер Хоффман. Уже сегодня в вечерних новостях вы многое узнаете обо мне... Уверен, половина того, что обо мне скажут, будет ложь, но мне будет уже все равно... Вы же видите, как меня ранили. Мне изрешетили весь живот. Я понимаю, что помочь мне могут только в хорошей клинике... Но я не хочу, чтобы меня подлечили и снова вернули сюда, почти на всю жизнь... Не о такой жизни я мечтал... Вы записали, как меня зовут?
– Минутку, я принесу свою хозяйственную книгу, ручку и запишу ваше имя между рецептами... Чтобы никто ничего никогда не нашел.
Она вернулась с книгой и записала: «Гюнтер Хоффман».
– А теперь запоминайте... Мюнхен. Отель «Регент», это недалеко от железнодорожного вокзала. Достаньте из моего башмака ключ... Он от номера этого отеля. Номер двести пять, запомнили? Можете записать в свои рецепты...
Она быстро начеркала: «205 г масла».
– Там в шкафу чемодан, малинового цвета, в нем деньги. Ульрика, там очень много денег... За то, что я убил человека, который пытался присвоить себе эти деньги, я и оказался здесь, в этом городе... Так вот. Там – больше двух миллионов марок. Сколько точно, я даже не знаю. Вы возьмите себе четверть всех денег, а остальное должна получить моя дочь. Она живет в России... Пишите в своих рецептах: Россия, Москва, Валентина Туманова. Ее мать зовут Мария, девичья фамилия Орманова, Мария Орманова. Она замужем, поэтому – Мария Туманова. Вы пишите? Моей дочери Валентине, сейчас три года. Через пятнадцать лет, когда она достигнет совершеннолетия, Валя должна получить все свои деньги. Будет лучше, если вы построите ей здесь дом. Пусть она узнает, что у нее был отец, который даже в последние минуты своей жизни думал о ней. Я сильно виноват перед ее матерью... Знаю, что она вышла замуж за хорошего человека, Сергея Туманова... Адрес пишите...
Она выводила какие-то каракули, еще не веря, что это когда-нибудь пригодится...
– Теперь приметы... Возможно, все эти детали в будущем не сыграют особой роли, но все равно пишите...
Все это сильно смахивало на бред тяжело больного человека. Два миллиона марок! Целое состояние.
– Сделайте это, прошу вас! Я не хочу, чтобы мои деньги достались копам... Но вы должны скрыть от всех, даже от самых близких людей, откуда у вас деньги. И дом, который вы будете строить для моей дочери, тоже должен быть тайной. Понимаю, это будет нелегко, но таковы условия. И знайте: за вами будут наблюдать... Все эти пятнадцать лет.
– А может, отдать их сразу? Найти этих людей, позвонить, пригласить сюда и отдать?
Ульрика даже представить себе не могла, что она строит кому-то дом, нанимает рабочих, объясняет кому-то из своих знакомых или родственников, для кого он... О деньгах, которые пообещал ей находящийся в предсмертной горячке преступник, она и не думала. Чувство ответственности придавило ее сразу же, как бетонная плита.
– Пообещайте, что сделаете это. Я должен умереть, зная, что моя дочь, Валентина, никогда не будет ни в чем нуждаться... Повторю, что сейчас у нее все хорошо, и человек, с которым живет Мария, вполне достойный и не бедный. Но я все равно не хотел бы, чтобы они распоряжались деньгами... Мария теперь не принадлежит мне, моя – только дочь, поэтому и деньги ее... Вы все записали? Ничего не забыли? Отель «Регент»... Латинские буквы... Пишите «Regent». Это рядом с вокзалом... Что бы ни случилось, кто бы вас ни окликнул в отеле, действуйте уверенно. Номер я снял до конца сентября, заплатил вперед... В крайнем случае скажете, что это я попросил вас забрать мои вещи, что вы – моя сестра... После того как вы возьмете себе четверть этих денег, другую часть потратите на дом и обстановку, как если бы вы строили для своего дочери, у вас останется еще много денег... Положите их на счет в швейцарском банке... Или часть здесь, в Германии, а часть – в Швейцарии. Позаботьтесь о том, чтобы после вашей смерти дом и деньги не достались вашим наследникам... Все, Ульрика, у меня кружится голова...
Он умер через час, больше не приходя в сознание. Ульрика сидела возле его тела на полу и тихонько поскуливала. Она никак не могла поверить в то, что с ней произошло. Что в ее доме умер человек. И не самый плохой человек, по ее мнению. Решив, что непозволительно умершему человеку лежать на полу в кладовке, она перетащила его в спальню, уложила на кровать, предварительно подстелив клеенку. Не помня себя от стыда и ужаса, обмыла тело. После чего постелила все же одеяло на пол (мысль о том, что из трупа может еще сочиться кровь и испортить новый матрац, не давала ей покоя, хотя крови уже и не было) и переложила на него труп, прикрыла другим одеялом. После чего сожгла в саду, предварительно облив бензином, окровавленную одежду, полотенца и тряпки и позвонила своей самой близкой подруге, Люлите.
– Люлита... – она взмокла от волнения. – Люлита, дорогая... Ты можешь, конечно, не приходить... Но... я... я испекла твой любимый яблочный штрудель...
23
Они сидели перед пылающим камином, пили кофе и слушали Люлиту. Понимая, что каждая сказанная Люлитой фраза чрезвычайно важна для Валентины, Ольга старалась переводить точно, слово в слово. Теперь, когда они знали главное – что Люлита не представляет для них никакой опасности и что она лишь выполняла волю своей покойной подруги, – Валентина и Ольга немного успокоились. Люлита же заметно волновалась, и чувствовалось, что она на грани нервного срыва и всю ситуацию воспринимает крайне болезненно.
