Я хотел посмотреть на чашки.
– Можно.
– Я сейчас…
Я пошел следом за ним в кухню, смотрел, как Гора греет воду в микроволновке, как насыпает кофе по чашкам – белые с позолотой… ничего общего с той чашкой…
Чашки были на удивление чистыми. Вот только руки у Горы дрожали, а движения были осторожными – все выдавало в нем законченного алкоголика. И ничего ему уже не поможет. Ни переезд в другую квартиру, ни жизнь с матерью. Смерть Лоры теперь стала для него хроническим поводом к выпивке. Я не удивился бы, если бы они стали пить на пару с Виком.
Лев Григорьевич считал тараканов, марширующих по стене. Они явно направлялись к двери ванной комнаты…
– Есть такой карандаш – проведете линию, и тараканы уйдут.. – сказал он, обращаясь к Горе.
– Да это не наши тараканы, – устало отмахнулся Гора, – это соседские…
– А… понятно. Скажите, Егор, по вашему мнению, кто мог желать смерти вашей жены? За что ее могли убить?
– Мне уже задавали этот вопрос…
– Задавали другие люди, на этот раз задаю его я. И вы, как муж, то есть теперь вдовец, должны быть заинтересованы в том, чтобы мы нашли настоящего убийцу. Вы хотите нам помочь?
– Я? Да я, конечно, помогу…
– Тогда расскажите, где вы были вечером и ночью 27 сентября? Приблизительно между 22 и 23 часами?
– Я сказал Лоре, что у меня командировка. В Ртищево. Следователю потом сказал, что я не доехал до Ртищева, что у меня сломалась машина, что я еле-еле добрался обратно до города и возился с машиной в гараже…
– А где вы были на самом деле? Вы же понимаете, насколько это важно?
– Потом, когда я уже понял, что мне бояться нечего, ведь жены больше нет, и что опасно давать ложные показания, это вызовет недоверие, я признался, что провел вечер и ночь у Глафиры.
Он старался не смотреть на меня. А мне-то что? Это его жизнь, его отношения с женой.
– У меня не складывалось в последнее время с Лорой, – я знал, что он станет оправдываться, ведь здесь же помимо Вишнякова присутствовал и я. А ему было стыдновато передо мной. – Она постоянно унижала меня. Сначала я поехал к Глафире просто так, чтобы Лора знала, что я у нее был. Но Глафира не отпустила меня. Я не знал, что она будет на моей стороне. Она жалела меня, а мне это было так нужно тогда. Да и сейчас. Я успел привязаться к ней. Если бы не она, не знаю, что со мной стало бы.
– Понимаете, Егор, убийцей был кто-то из близкого окружения Лоры, иначе она не открыла бы ему дверь в такое время. Убийца знал, что родители ее будут в театре. Это было преднамеренное убийство, и преступник к нему готовился – достал пистолет, вызнал, когда Лора будет дома одна.
– Да это невозможно было вычислить! – воскликнул словно проснувшийся Егор. – Пусть даже родители ушли в театр (чего раньше за ними никогда не водилось, между прочим), но к Лоре мог приехать я, Глафира опять же, и вы, Михаэль, могли заглянуть.
Он был прав. Я мог. Да только не заглянул.
– Вы не знаете, на что ей понадобились деньги?
– До того, как это все произошло, – вставил я, – она позвонила мне и попросила денег…
– Да известно, на что… – с какой-то даже злостью сказал Гора. – На зеркало с комодом. Она заявила мне, что мы живем убого, что так жить нельзя, что надо что-то сделать, даже если придется ограбить банк. Что жизнь проходит, что она недолго будет молодая и красивая и что потом, когда наступит старость, ей уже ничего не захочется. А она хотела все сразу и сейчас.
– А что это за зеркало такое?
– Я не видел, хотя она звала меня в этот магазин, чтобы показать. Она просто загорелась им, говорила, что надо что-то менять в жизни. Я должен сказать, что Лора прежде тратила деньги на себя. То есть на одежду, косметику, духи, золото, но никогда на шкафы, посуду, зеркала. Ее это меньше всего интересовало. И вдруг она решила купить зеркало. Я даже обрадовался, и знаете почему? Да потому, подумал я тогда, что она хочет подольше жить дома, а не таскаться к этому…
Тут он понял, что разговаривает с чужими, по сути, людьми, которые ничего не могут знать о существовании Вика.
– Егор, нам известно, что у Лоры был приятель… Виктор, – помог Лев Григорьевич. – Вы хотите сказать, что вы были бы даже рады, если бы она купила это зеркало, что это означало бы, что она хочет дольше находиться в этой квартире.
– Да, именно… Еще она присмотрела обои для спальни. Словом, все как-то сдвинулось с мертвой точки. Вот только денег у меня не было.
– Твоя жена занималась проституцией, и вы на заработанные ею деньги покупали тебе ботинки или куртки, – сказал я, как выплюнул. – Ты сволочь, Гора. Ты все знал и ничего не сделал, чтобы ее остановить.
– Но я не мог бросить ее! Я не мог без нее! Я не знаю, как это объяснить…
– Не мог без нее, без ее денег, без того адреналина, который выбрасывался в твою разбавленную водкой кровь, когда она шастала от тебя к Вику или кому-нибудь еще. Тебе нравился этот образ жизни, эта вечная щекотка, это возбуждало тебя, дрянь ты…
Я подошел к окну и распахнул его. Вишняков молчал. Гора тоже.
– Она не маленькая… Она знала, что делала… – проблеял Гора.
– Да ты стал вроде сутенера.
– Она помешалась на деньгах… Она просто сходила с ума… Что я мог поделать?
– Ты не любил ее, раз тебе было все равно, что она делает ночами в гостиницах и съемных квартирах. Неужели ты не понимал, что так просто деньги ей не платят, что она должна их отрабатывать.
И тут у меня в ушах зазвенело. От ужаса, который накатил на меня при мысли, что и я, быть может, даже лучше, чем Гора, знающий тайную сторону жизни Лоры, ничего не сделал, чтобы спасти ее, чтобы схватить за волосы и вытащить из зловонного колодца, из помойной ямы, где она барахталась. Чем я лучше? Прикрывался ролью стороннего наблюдателя? Я, мол, ни при чем…
– Ладно… Извини, – сказал я, вернулся за стол и сделал несколько глотков остывшего кофе.
– Ты знал? – Гора поднял на меня свои повлажневшие глаза. – Знал? Но откуда?
– От верблюда…
Я понял, что ему не рассказали о двери, о наших взаимопроникновениях.
– Она не могла тебе это рассказать…
– Она и не рассказывала.
– Но ты же знаешь… Откуда, я должен знать…
– У меня друзья – командировочные, они хорошо ее знали, вот откуда, – ответил я, и это было правдой.
– Она позорила меня, почему никто об этом не думает? Все думают только о ней, какая она бедная и несчастная. А у меня сердце разрывалось, когда она уходила на ночь глядя. Красилась часами, одевалась-наряжалась, собиралась. А возвращалась через пару дней полумертвая, ложилась и отмокала в ванне… Плакала, просила, чтобы я ей коньяку налил…
