– Александр Комиссаров? – мрачно спросил Вишняков, заранее зная ответ.
– Здравствуйте, во-первых, – лучезарно улыбнулся, показывая красивые крупные белые зубы, Саша. Густые русые волосы, вытянутое лицо, блестящие карие глаза, румяные щеки, покрытые нежным щенячьим пухом, вздернутый нос, красные мокрые губы…
Мне подумалось тогда – ему бы рекламировать зубную пасту, после которой зубы начнут расти по третьему кругу или, учитывая его комплекцию, юность и хроническую улыбку – презервативы. Ну, просто мальчик-плейбой.
– Ну что ж, привет! – Вишняков даже привстал и протянул ему руку, чему я сильно удивился. – Ты прав, сначала приличные люди здороваются… а уж потом убивают своих любовниц, так?
Я видел, что он сильно сдавил руку Саши, тот даже вскрикнул.
– Ты знал, что Лору убили? Говори правду, иначе каждое сказанное тобой лживое слово обернется против тебя.
Он отпустил руку, и Саша отшатнулся, почти упал спиной в руки стоявшей позади него Кристины. Она по-матерински нежно обняла его.
– Садись, Саша… не волнуйся, у них ничего на тебя нет, – и поцеловала в макушку.
– Так ты знал, что ее убили? – повторил свой вопрос Вишняков.
– Знал… Конечно, знал! Да все знали! Это же Лариска, у нас было много общих знакомых, в том числе и в милиции, и прокуратуре…
– Ничего себе знакомства… И откуда у нее такие дружки-приятели?
– Да все оттуда же… Меня же чуть не замели за долги… Извини, Кристина, – он повернулся к ней, и жалобно залепетал: – Но ведь это же было все в прошлом… мы с тобой говорили… Я ничего от тебя не скрывал!
Он цеплялся сейчас за нее, боясь потерять не только, как я понимал, саму Кристину, но и шикарный «Мерседес», квартиру, какао по утрам и шампанское вечером.
– Я рассказал об этом Лариске… Ларисе… Она сказала, что все уладит, я должен был только свести ее с тем лейтенантом…
– И они встретились? – напирал Вишняков.
– Да, конечно. Все было улажено. Но до поры до времени. Потом образовались новые заявления. Мы с ней поскандалили, она сказала, что не намерена ложиться под каждого, кому я должен. Еще сказала, что ее не интересует, откуда я брал деньги. Я тоже разозлился тогда…
И тут он удивил нас с Вишняковым до такой степени, что я решил использовать это в какой-нибудь своей книге.
Саша снова повернулся к Кристине и сказал:
– Ты пойми, дорогая, я не мог иначе…
Это «дорогая», да еще с той интонацией, которой это было сказано (так обычно пародируют дешевых актеров в водевилях), просто доконали нас – я едва не расхохотался. Боже, подумал я тогда, какое же несоответствие детскости и желания подражать миру взрослых. Этот мальчишка обращался ко взрослой женщине «дорогая», стремясь выглядеть солидно… Это было более чем смешно.
Кристина же лишь вяло улыбнулась. Вероятно, подумал я, ей стоило больших трудов в первые дни их близости воспринимать его как мужчину. Ведь, в сущности, он слишком молод для нее. Конечно, это мое мнение. Если же ей, этой не так давно одинокой женщине, доставляет удовольствие растить этого юношу, следя за его развитием, мыть, кормить, одевать, катать на машине – то пусть…
В какой-то момент эта пара перестала меня интересовать. Думаю, то же самое произошло и с Вишняковым. Он сказал, что еще вернется к этому вопросу, что Саша никуда не должен уезжать из города («Но мы же собрались за город!») и ждать вызова следователя.
– Вот ведь повезло парню, – сказал Лев Григорьевич уже в машине. – Присосался, пиявка… А она… Ты видел, как она светится? Да ей все по барабану… Думаю, он все же ни при чем. Ему и так хорошо, зачем все усложнять? – Он даже перешел на «ты», видно, от обуревавших его чувств.
17
Я хотел расплатиться с Вишняковым и затронул этот вопрос, когда мы подъезжали к больнице, но он наотрез отказался брать деньги:
– Михаэль, убийца на свободе! Я не выполнил поручения и не нашел того, кто застрелил Лору. У меня к вам довольно деликатная просьба – заберите у Аллы Николаевны все предметы, на которых оставлены отпечатки пальцев Полины. Мы должны найти того человека, который в свое время подсунул ей чашку с намерением получить эти самые отпечатки, чтобы потом использовать против нее же… Но для этого придется поработать. И вы, Михаэль, должны мне в этом помочь.
– Но как?
– Придется вспомнить круг знакомых вашей бывшей жены, поспрашивать, с кем она встречалась в последнее время. В конце концов попытаться найти сервиз с таким же рисунком, и тоже у близких Полины. Хотя убийца не так глуп, чтобы подставляться, и он мог бы использовать для своей цели чашку, взятую, где угодно. Или же спросите, у кого сочтете нужным, не пропадала ли чашка с таким-то рисунком, понимаете?
Я слушал его и понимал, что все-таки каждый человек должен заниматься своим делом и что из меня никогда в жизни не получилось бы следователя. Я слишком ленив и непредприимчив для этого. Инертен, не уверен в себе и еще раз ленив… Я никогда в жизни не смог бы провернуть столько дел за один день, так много успеть, как, скажем, Лев Григорьевич. А потому я его бесконечно уважал и поклялся себе, что все равно стану помогать, чего бы мне это ни стоило. Тем более что я сам, в первую голову, был заинтересован в том, чтобы убийцу Лоры поскорее нашли.
– Я еще не встречался с Виком. Мне он кажется темной лошадкой, и, в сущности, я ничего о нем не знаю… Кто он? Что он? Художник ли, поэт? Писатель? Слышал только, что он – человек творческой профессии.
– Да надо бы встретиться. Но для начала вы составьте мне список подруг Полины, адреса, телефоны. Я буду работать в этом направлении, а вы – в «посудном!», понимаете меня? Ищите сервиз, из которого была украдена чашка, сахарница. Если же это не сервиз, то кухню, из которой все это пропало.
На том мы и расстались. Меня выписали на следующий день. Паша привез меня домой и спросил, смогу ли я оставаться в этих стенах, не хочу ли на время перебраться к ним. Я сказал, что справлюсь, что мне как раз надо бы побыть одному, о многом подумать.
Когда же Павел ушел, я протер везде пыль, полил цветы (мне показалось, что они из уважения и сострадания ко мне не успели высохнуть), принял теплую ванну, надел халат, приготовил себе чай с мятой и уселся за компьютер, чтобы прервать начатое расследование.
Итак. Я, конечно, многие разговоры запротоколировал, записал текстом, но великое множество их осталось на диктофоне. Каюсь, подслушивал, подслушивал… Теперь каждое произнесенное Лорой слово имело особый смысл. Но я об этом уже писал. Я чувствовал, я был даже уверен, что во всех этих разговорах ее, пустых, бытовых, будничных – были сокрыты зерна той колоссальной по мощи причины, заставившей какую-то сволочь поднять руку на мою Лору, убить ее, лишить жизни. Мне предстояло найти эти слова, понять…
«– Глафира, приветик, дорогая… Мне сегодня приснился такой сон, еле дождалась, чтобы позвонить тебе и рассказать. Представь себе кота, у которого шерсть такая же яркая и разноцветная, как у попугая».
