Мужчины обменялись рукопожатием.
— Так вы родственник Дарьи Устюговой? — воскликнул Грязнов.
— Да, купаюсь в лучах славы сестры, — скромно ответил Бобровников.
— А я? А меня кто представит? — обиделся было Александр.
— Ну и мой незаменимый помощник и соратник Александр Борисович Турецкий, первый замгенпрокурора по следствию.
— То-то! — удовлетворенно кивнул Саша.
— Так вы сюда по поводу сестры? Иди по другому?.. — поинтересовался Грязнов, буравя полковника внимательным взглядом.
— Игорь Андреевич, позвольте, я кратко введу Вячеслава Ивановича в курс дела. Полковник пришел к нам по поводу смерти академика и его супруги. Его родные скончались в той самой питерской клинике «Престиж», которую вы с Гоголевым штурмовали в рождественские каникулы.
— О-о! Удачная была охота! — Грязнов невольно коснулся шрама на лбу. Было очевидно, что он гордится боевым ранением.
— Не трогай лоб, все и так знают, что ты любитель под пули подставляться, — осадил его Меркулов. — Дело в следующем: есть подозрения, что смерть стариков Бобровниковых была насильственной…
Меркулов кратко пересказал то, что несколькими минутами ранее поведал Игорь.
Грязнов внимательно слушал, постукивая башмаком по полу — дурная привычка, свойственная нетерпеливому Вячеславу.
— А что? В этом омуте, судя по всему, такие черти водятся… — заметил он.
— Есть что-то от Гоголева? — встрял Турецкий.
— Ага. Звоню я ему нынче поутру по своим делам: у нас, судя по оперативным данным, один подозреваемый в Питере отсиживается, так я Виктора к этой теме подключил. Ну и спрашиваю о том о сем. Вдруг слышу через трубу, в кабинете Виктора шум, женский визг, возня какая-то. Гоголев обещает перезвонить и шмякает трубку. Спустя час перезванивает и сообщает, что к нему, минуя все кордоны, ворвалась дамочка с заявлением, в котором она показывает, что ее муж заказал собственного отца с целью получения наследства. И убрать старикана помогли в той самой пресловутой клинике «Престиж». И знаете как? Уговорили сына провести папаше эвтаназию, то есть умертвить старика, усыпить как собачонку.
— Бред! Это противозаконно!
— Разумеется. Но она предъявила Гоголеву договор, составленный между мужем и гендиректором клиники. Именно на этот вид услуг. С оплатой по прейскуранту. Самого слова «эвтаназия» в договоре нет, там другая формулировка. Сейчас попробую по памяти… «Прекращение патологической жизнедеятельности в связи с крайней тяжестью клинического случая»… Как-то так. И чек об оплате услуг принесла. В договоре указана дата прекращения… Дедок именно в этот день и скопытился, прости меня господи.
— Неслабо, — оценил Турецкий. — А фамилию усопшего Гоголев сказал?
— Ратнер его фамилия. Лев Ратнер. Был такой известный в Москве «цеховик», он в восьмидесятые процветал — подпольная. меховая фабрика. Этакий Корейко. Так что наследство, думаю, немалое. Есть за что бороться, понимаешь…
— Подожди, я прослушал, а заявление кто принес? — спросил Меркулов.
— Невестка усопшего. Жена его сына.
— С чего это она на своего мужа заяву накатала? — хмыкнул Александр.
— Ну сначала она поведала Гоголеву, что ее совесть замучила, что она молчать не может, потом выяснилось, что ее мужик к молодухе сбежал. Вот она в порыве чувств… Все несчастные семьи несчастны по-своему, как классик сказал.
— И что Гоголев?
— Взял заявление, вещдоки: договор и чек об оплате, — обещал разобраться. А когда позвонил, добавил, что в той же клинике, по его сведениям, при странных обстоятельствах скончались еще двое. И звучит фамилия Бобровниковых. Говорит, надо дело возбуждать…
— Костя! Это нам надо открывать дело! По факту смерти Бобровниковых и Ратнера! Это уже три случая! И наверняка покровитель и родственник Стрельцова в курсе всех событий.
— Все хочется тебе его крови?
— Мне хочется, чтобы вор сидел в тюрьме! — жестко ответил Турецкий.
— Оставим его на время. Будем делать то, что можем, — и будь что будет. Думаю, оснований для возбуждения дела достаточно. Игорь Андреевич, вы официальное заявление подготовили?
— Да. — Бобровников протянул папку.
Меркулов вытащил скрепленные листки, пробежал глазами текст.
— Хорошо. Создаем следственно-оперативную бригаду. Материалы, касающиеся кончины Ратнера, приобщим к делу. Старший по группе — Турецкий. Что там на тебе сейчас из текущих дел?
— Да ничего особенного. Перекину Левину.
— Сегодня же! Вячеслав, разумеется, в составе бригады.
— Ну еще бы! Как же без меня? Я эту клинику как родную знаю!
— Продумайте, кого еще включить, и собирайтесь в Питер.
— Я пару своих прихвачу, следователя и опера, идет? — прогудел Грязнов.
— Прихватывай, — кивнул Турецкий. — А я Безухова возьму.
— А там на месте ребят Гоголева подключим, у него народ шустрый, — добавил Грязнов.
— Игорь Андреевич, вы уже приступили к работе? — спросил Меркулов.
— Нет, у меня двухнедельный отпуск.
— Было бы неплохо, если и вы вернулись бы в Петербург и приняли участие…
— Я так и собирался сделать.
— Вы говорили, Стрельцов пригласил вас на праздник клиники?
— Да, в эту пятницу.
— Было бы здорово, если бы вы пошли. На неформальных встречах, когда люди раскрепощены и находятся в легком подпитии, можно услышать много ценной информации.
Бобровников лишь слегка улыбнулся. «Не учи ученого», — перевел про себя Турецкий.
Вообще полковник ему понравился.
— Хорошо, я пойду. Благодарю вас, Константин Дмитриевич, за то, что вы отнеслись к моему делу с вниманием. И позвольте мне считать себя внештатным членом следственно-оперативной бригады.
Оглядев присутствующих, которые откликнулись дружным «да!», он добавил:
— Теперь, когда расследование, по сути, началось, считаю нужным добавить к тому, что уже сказал, кое-какую информацию конфиденциального свойства…
На следующий день, во вторник, в здании на Садовой, где размещается Питерский уголовный розыск, было несколько оживленнее, чем обычно. Оживление было связано с работой прибывшей из Москвы следственно-оперативной бригады Генеральной прокуратуры. Сотрудницы ведомства Гоголева, принаряженные, насколько это допускалось строгим начальством, сновали по коридору одного из этажей, в кабинетах которого работали следователи. В коридоре, возле кабинетов, стояли ряды стульев, где ожидали вызова первые свидетели, проходящие по весьма необычному уголовному делу.
То, что расследование обещает стать необычным, явствовало хотя бы из статьи в одной из центральных газет, помещенной в номере за понедельник. Газета, развернутая на странице с мудреным заголовком «Эвтаназия как способ экспроприации», лежала чуть не на каждом рабочем столе. В том числе и на столе руководителя ведомства, генерала Гоголева.
