— Да.
— Они живы?
— Да, к счастью. Бабушка очень больна. У нее тяжелая форма диабета. А дед — ничего, держится.
Лицо Даши осветилось такой нежностью, что Турецкий невольно залюбовался.
— А кто он, ваш дедушка?
— Он ученый-физик. Академик Бобровников.
— Это ваш дедушка? — удивился Александр. — Что вы говорите?!
— Вы о нем слышали? — Даша вскинула карие глаза.
— Конечно, слышал! Он, кажется, занимался лазерами?
— Да. Надо же, не думала, что он известен за пределами ученого мира.
— Напрасно! Я читал о нем в газетах лет… пятнадцать назад.
— Да, их институт тогда много сделал для внедрения лазерной техники в медицину. Об этом тогда часто писали, это правда. Я еще маленькая была, в пятом классе училась. Но гордилась! — Даша даже порозовела. Было очевидно, что она очень любит деда, и то, что Турецкий знает о нем, явно повысило его акции.
— Сколько же ему сейчас лет?
— Восемьдесят. Он очень крепким был, до последнего времени работал. Но после катастрофы резко сдал. А бабушка совсем ослабла…
— Это когда погибли ваши родители? — осторожно спросил Александр.
— Да. — Даша сразу подобралась, добавила: — Погибли не только мои родители. Погибли и мой дядя с женой. Дед с бабушкой потеряли сразу обоих детей: свою дочь, мою маму, и сына, моего дядю.
— Какой ужас! — искренне воскликнул Турецкий. — Как же это…
— Так. Они вчетвером поехали отдыхать на Селигер. Ехали в одной машине, в папиной «хонде». На трассе в них врезался пьяный водитель КамАЗа. Неожиданно вылетел на встречку, лобовое столкновение. Все погибли.
— Бедные старики, — вырвалось у Турецкого. — И вы тоже, Даша. Это ужасно…
— Да, — промолвила девушка, опустила глаза и замолчала.
Пауза затянулась, Турецкий испугался, что девушка расплачется, и поспешил сменить тему:
— Расскажите о вашем детстве, Даша. Как вы росли?
— О, детство у меня было замечательным! К деду всегда столько людей приходило! Коллеги, ученики… Вечные посиделки, песни под гитару. И разговоры, разговоры… О светлом будущем, о покорении космоса, о стране, которой они так гордились. А вся номенклатура казалась им грязной пеной, которую обязательно смоет чистый поток. Романтики. Физики-лирики… — Даше явно не хотелось возвращаться в настоящее, и она продолжила, улыбаясь: — Бабушка у меня очень хлебосольная. Пироги пекла чуть не каждый день. Я этот запах сдобы, корицы, булочек — которым меня встречали из школы — на всю жизнь запомнила… — Она помолчала, ноздри тонкого, породистого носа словно вдыхали домашний запах детства. — И ко мне тоже ребята часто прибегали. Все любили наш дом. И бабушка очень старалась, чтобы я не тосковала по родителям. А я, честно говоря, родителей почти и не вспоминала…
— Вот откуда все… — вырвалось у Александра.
Она поняла его и с жаром ответила:
— Да! Оттуда! Все мы родом из детства. Наша семья была по тем временам очень состоятельной: у деда академический оклад. Бабушка у нас из дворян, ей по наследству много чего досталось: живопись, антиквариат, да и драгоценности… Но… Было просто немыслимо всем этим кичиться, понимаете? — Она посмотрела на Александра. — Я вижу, что вы сейчас подумали: это было попросту опасно, так ведь?
Саша улыбнулся, кивнул.
— В нашем случае нет. Дед был в фаворе у власти. И никогда с ней при этом не заигрывал. Он такой… Сам по себе, его с панталыку не собьешь, так бабушка говорит. Но при всех своих больших возможностях он всегда был очень неприхотлив, непритязателен в еде, в одежде. И мне с раннего детства внушали, что это неприлично: быть разряженной куклой среди скромно одетых сверстников. Я ходила в самую обычную школу, моими товарищами были самые обычные дети, из обычных семей. В Питере люди всегда жили скромно. Бабушка вечно совала деньги аспирантам, вечно они приходили к деду голодные, в одном и тот же пиджачке, в одной и той же курточке зимой и летом… И дед говорил мне: тебе повезло, что мы не считаем денег на еду, на одежду, на отдых. Но это просто везение. Это не твоя заслуга. Твоей заслугой будет твоя жизнь, если ты проживешь ее по совести, по законам справедливости, законам чести… Я так и стараюсь жить, — тихо закончила Даша.
— А ваши родители?.. — осторожно спросил Александр.
— Родители — это другое. Когда началась вся эта перестройка, отец неожиданно для нас вписался в новые реалии. Задружился с Чусовым… Тот перетащил их с мамой в Москву. Мама перетащила своего брата, ну… моего дядю с женой. Ну и пошло-поехало… Акции РАО ЕЭС, игра на дефолте… Знаете, сколько они на дефолте заработали? Даже говорить не хочется. Потом отец протиснулся в министерство. Я только одному радовалась, что дед с бабушкой не видят, как живут их дочь и сын… А теперь они одни остались…
— И из-за всякой… Из-за какого-то чиновника вы добавляете горя самым родным людям, у которых, кроме вас, никого не осталось? Разве оно того стоит? Как старики переживут ваше заключение?
— Кто-то должен начинать, — тихо, но твердо ответила Даша. — Невозможно смотреть на эту вакханалию зарвавшихся нуворишей. На истребление собственного народа, на то, как унижают других стариков. Разве нет? Дед меня понял.
— Он знал, что вы собираетесь…
— Да, я ему написала. Без подробностей. Но дала понять, что меня могут арестовать. Он ведь знает, в какой партии я состою.
— И как он к этому относится?
— С уважением. Он не разделяет всех принципов нашей партии, но относится с пониманием к идее протеста. Заметьте, достаточно мирного протеста. Не считать же вооруженной акцией испачканную физиономию чиновника. Он, по существу, весь измаран. Весь в грязи!
— А именно? Что вы ему, так сказать, инкриминируете?
— Ну он давно начал! Работал еще в команде предыдущего президента. Он уже тогда активно занимался фармацевтикой. Оттуда и начал наращивать свое благосостояние. Ну и брат его — президент известного банка — тоже времени даром не терял. Да что я вам рассказываю… У вас больше возможностей собрать на него информацию.
Даша как-то сникла, сидела бледная, глаза потускнели.
— Вы устали? — участливо спросил Турецкий.
— Да. Честно говоря, очень. Даже не пойму отчего…
— От всего. От пережитого стресса, от духоты камеры, от надоедливого «важняка»-прокурора.
— Ну, в общем, да. В проницательности вам не откажешь.
— Как у вас отношения в камере складываются? Может, изменить условия содержания?
— Вот этого не нужно. Товарищи меня не поймут.
— Понятно. Решат, что вы пошли на сговор с властью.
— Примерно так.
— Но я могу для вас что-нибудь сделать?
— Думаю — нет. — Даша пожала плечами.
