– Неисповедимы пути Господни, – усмехнулся Грязнов и тут же спросил: – А с чего бы это вдруг обо мне слушок пошел? Я уже давным-давно от дел отошел, да и в Боровск приехал со своим личным интересом.
– В том-то и дело, что с личным интересом, – подхватил Грачев. – Как только вы в Боровске появились, пошел слушок, будто наш хозяин закадычным дружбаном был, вот и…
– Ты имеешь в виду полковника Чуянова? – уточнил Грязнов, удивившись столь оперативной осведомленности «семерки».
Грачев, как на больного, посмотрел на своего «крестного», мол, раньше вы, гражданин начальник, гораздо смышленее были. Кого же я еще мог иметь в виду, если не хозяина зоны? Само собой, что полковника.
– М-да, конечно, – согласился Грязнов и спросил: – Ну, и что зона? Я имею в виду, какова реакция на мое появление в Боровске?
В ответ – пожатие плеч и стремительный, испытующий взгляд, брошенный на Грязнова. Мол, не об этом разговор сейчас, гражданин начальник. Давай начнем с того, ради чего ты здесь оказался, и меня сюда приволокли. Колись, Вячеслав Иванович, колись.
Действительно, пора было переходить к существу вопроса, и когда Грач понял, чего добивается от него муровский генерал, он повел плечами, словно его пробил лихорадочный озноб, и уставился на Грязнова удивленным взглядом, в котором просматривалась едва ли не детская обида.
– Гражданин начальник… – Грязнов обратил внимание на то, что Грач назвал его не по имени-отчеству, а «гражданином начальником», что уже не обещало ничего хорошего. – Вы что же, надеялись, что в кумовской сукой стану?
– Успокойся, Паша, – буркнул Грязнов, сообразив, что он допустил где-то непростительную ошибку и теперь ничего толкового из этого разговора не получится. – Ты же знаешь, что я не кум, как и я знаю то, что ты никогда на лагерного кума не работал, да и работать не будешь. Просто хотел с тобой о «семерке» потолковать, о житье-бытье, да видать адресом ошибся. Извини. И обещаю: сюда тебя больше не потянут.
Видимо, не ожидавший подобной реакции, а возможно, и оттого, что Вячеслав Иванович затронул какую-то струнку в его душе, Грач бросил на Грязнова насупленный взгляд и чуток подался вперед:
– Вопрос можно?
– Само собой.
– Вы здесь по своей собственной воле или, может…
– Ты хочешь сказать, не работаю ли я сейчас на официальное следствие по факту убийства полковника Чуянова? Так вот я могу сказать тебе совершенно честно. По своей! По своей собственной воле и по своей собственной инициативе.
– Но все-таки вы копаете из-за убийства хозяина!
– Да! Считай, что угадал.
– Но зачем? – задал вполне резонный вопрос Грач. – Ведь уже этого хорька с заточкой взяли…
Не отрывая прощупывающего взгляда от лица Грачева, Грязнов словно прокрутил его на детекторе лжи и, чеканя слово за словом, произнес:
– Официальными выводами, которые сделал следователь и подтвердила комиссия, они могут в уборной подтереться. А мне правда нужна. Правда!
– Зачем? – шевельнув желваками, снова спросил Грач.
– Евдоким Чуянов был моим другом, человеком, которого я очень хорошо знал. И я не верю, что здесь случайность.
– Мстить будете? – перебил Грязнова Грач.
– Мстить? – насторожился Грязнов. – Ты о чем, Паша?! Кому мстить?
В следственной комнате зависло долгое, угрюмое молчание, которое нарушил Грязнов:
– Ты что, все это сам надумал или, может, подсказал кто?
Грачев неопределенно пожал плечами.
– Я-то вас давно знаю, а вот братва на зоне…
– Так ты, что же, хочешь сказать, что такие разговоры бродят?
– Ну-у, я бы не сказал, что разговоры, однако слушок такой кем-то был запущен.
– Кем?
– Не знаю.
На лице Грачева застыла гримаса жесткой непримиримости, и он словно ушел в себя, закрывшись непроницаемыми створками.
И только перед тем, как Грязнов нажал кнопку для вызова конвоира, произнес с непонятной тоской в голосе:
– Вы – правильный мент, Вячеслав Иванович. И братва считает вас таким. А что касается «семерки»?.. От беспредела все устали. И его никто не хочет.
– А как же в таком случае… – вскинулся было Грязнов, однако Паша Грач не дал договорить ему.
– Нам и самим много чего непонятно… Короче, не надо зону будоражить, Вячеслав Иванович, да и мести не надо.
Грязнов слушал вора-рецидивиста, за плечами которого было три ходки, и ушам своим не верил.
Паша Грач не просто вразумлял его, но и просил, чтобы милицейский генерал, в руках которого была страшная карающая дубинка, забыл такое слово, как месть. Паша Грач считал его «правильным ментом» и не хотел, чтобы муровский генерал опускался до мести. Даже за своего очень близкого друга.
Это был урок, преподанный Грязнову Грачом.
– Хорошо, пусть будет так, – согласился с Грачевым Грязнов. – Но я в таком случае желал бы поиметь ясность.
– В чем?
– Относительно Тенгиза.
Грачев как-то исподволь покосился на Грязнова, и по его скулам вновь пробежали желвачки.
– На фуфло ловите, гражданин начальник?
– И все-таки?
– Самому бы разобраться, а если в двух словах, то это вы и без меня знаете. Южанин, под которым ходят несколько бригад мужиков.
– То есть прикормлен кем-то из администрации? – совершенно неожиданно даже для самого себя выдвинул версию Грязнов.
Грачев зыркнул на него стремительным взглядом и, уже вставая со стула, негромко произнес:
– Прикажите увести, гражданин начальник!..
* * *
Вернувшись в «семерку» и мимоходом кивнув дежурному, сутулая фигура которого маячила в пустом, гулком коридоре отрядного барака, Грач бросил в тумбочку небольшой пакет с «вещами первой необходимости» и завалился на свою шконку. Забросил мосластые руки за голову и остановившимся взглядом уставился в обновленный свежей краской потолок. Его лихорадило от непонятной злости к Грязнову, который решил сотворить из него кумовскую суку. Вывод напрашивался сам собой, и вывод этот заставил Грача невольно содрогнуться.
Когда этот ублюдок, недоношенный Калистрат, посадил на заточку нового хозяина, какая-то тварь пустила по зоне слушок, что его, Пашу Грача, несмотря на его авторитет среди отрицаловки, можно вербануть в кумовские суки.
Ничего хорошего для Грача это не обещало. «Телеграфистами», которые пустили этот пахучий слушок, могли быть не только пристяжные Тенгиза, но и кое-кто из контролеров и администрации «семерки», которые брали от того американскую «зелень» и вынуждены были дудеть под его дуду.
Яснее ясного было одно: на Грача пошел массированный накат. Против него восстанавливали всю зону, и это в то самое время, когда он заявил о себе как о претенденте на место «смотрящего» и теперь сколачивал братву, настроенную против Тенгиза, чтобы уже всем колхозом заломать вконец осатаневших от своей безнаказанности южан.
