– Руки за голову!
Изабель получила удар прикладом по затылку. Охнув, качнулась вперед.
Ноги не слушались, она упала, стукнувшись головой о каменный пол.
Последнее, что она услышала, прежде чем потеряла сознание, – «все арестованы».
Тридцать три
Изабель очнулась. Она была привязана к деревянному стулу за запястья и лодыжки. Врезавшиеся глубоко в плоть веревки затянуты так, что не шевельнуться. Пальцы онемели. Под потолком висела одинокая лампочка. Пахло мочой и плесенью, по стенам сочилась вода.
В темноте, куда не попадал свет от лампы, вспыхнула спичка. Она услышала шорох, почувствовала запах серы и попыталась поднять голову. Движение вызвало такую боль, что она невольно застонала.
– Gut, – сказал кто-то. – Ей больно.
Гестапо.
Он выступил из темноты, подвинул стул и сел лицом к ней.
– Будет больно, – равнодушно сказал он. – Или нет. Выбирать тебе.
– Тогда давайте без боли.
Он ударил ее. Сильно. Рот залило кровью. Отвратительный металлический вкус. С подбородка закапало.
Два дня, подумала она. Всего два дня.
Ей нужно продержаться сорок восемь часов, не назвав ни одного имени. За это время отец, и Гаэтон, и Анри и Дидье, и Поль, и Анук успеют скрыться. Они скоро узнают, что ее арестовали, если уже не узнали. Эдуардо передаст новости и спрячется. Такой у них был план.
– Имя? – спросил он, доставая из нагрудного кармана блокнот и карандаш.
Она чувствовала, как кровь капает с подбородка на колени.
– Жюльет Жервэ. Вы же знаете. У вас есть мои документы.
– У нас есть документы на имя Жюльет Жервэ, это правда.
– Тогда зачем спрашивать?
– Кто ты на самом деле?
– Жюльет Жервэ.
– Место рождения? – лениво спросил он, разглядывая свои ухоженные ногти.
– Ницца.
– Что делала в Уррюнь?
– Я была в Уррюнь? – переспросила она.
Он выпрямился и с интересом посмотрел на нее:
– Возраст?
– Двадцать два или около того. Как-то не до дней рожденья теперь.
– Выглядишь моложе.
– Зато чувствую себя старше.
Он медленно поднялся:
– Ты работаешь на Соловья. Мне нужно его имя. Кто он?
Итак, они не знают, кто она.
– Я в птицах не разбираюсь.
Удар пришел словно из ниоткуда, неожиданный и оглушающий. Голова мотнулась в сторону, с треском врезавшись в спинку стула.
– Расскажи мне о Соловье.
– Я же сказала…
В этот раз он ударил ее по лицу железной линейкой, распоров щеку. Она почувствовала, как кровь заливает лицо. Он улыбнулся и повторил:
– Соловей.
Она попыталась сплюнуть кровь, но только испачкалась. Тряхнула головой, чтобы видеть получше, и сразу же об этом пожалела.
Он ритмично постукивал окровавленной линейкой по ладони.
– Я ротмистр Шмидт, комендант гестапо в Амбуазе. А ты кто?
Он убьет меня, подумала Изабель. Она забилась, пытаясь вырваться, освободить руки.
– Жюльет, – прошептала она, отчаянно надеясь, что на этот раз он ей поверит.
Два дня она не выдержит.
Ее об этом предупреждали. А ей все казалось приключением. И ее, и всех, кого она любит, убьют.
– Мы задержали почти всех твоих сообщников. Нет смысла умирать, чтобы защитить покойников.
Неужели это правда?
Нет. Если бы это было правдой, она тоже была бы мертва.
– Жюльет Жервэ, – повторила она.
Он ударил ее линейкой, наотмашь, с такой силой, что стул перевернулся и упал. Затылком она стукнулась о каменный пол. Он с размаху ударил ее сапогом в живот. Такой боли она раньше даже представить не могла. Его голос доносился словно издалека.
– А теперь, мадемуазель, скажите мне, кто такой Соловей.
Она не могла бы ответить, даже если бы захотела.
Он снова ударил ее, вложив в удар всю силу.
Сознание вернулось, а вместе с ним вернулась боль.
Болело все. Голова, лицо, тело. Пришлось напрячь все силы, чтобы поднять голову. По-прежнему связана.
Где я?
Со всех сторон темнота. Не обычная темнота закрытой комнаты. Непроницаемый, чернильный мрак, сжимающийся вокруг нее. Стена была совсем рядом, в считанных дюймах от ее лица. Она попробовала выставить вперед ногу, веревки впились в тело, боль вспыхнула с новой силой.
Она в ящике.
И ей холодно. Она чувствовала, как дыхание вырывается паром изо рта. Волоски в ноздрях замерзли. Она дрожала всем телом и ничего не могла с этим поделать.
Изабель закричала от ужаса, но в ответ – ничего.
Холодно.
Дрожа всем телом, Изабель тихо скулила. Пар от дыхания замерзал едва ли не на губах. Ресницы смерзлись.
Думай, Изабель. Не сдавайся.
Она пошевелилась, преодолевая боль.
Привязана к стулу.
Голая.
Она закрыла глаза, с отвращением осознав, что он раздевал ее, касался ее, пока она была без сознания.
В зловонной темноте слышен какой-то звук. Сначала показалось, что это кровь стучит в ушах или отчаянно колотится сердце, разгоняя застывающую кровь, но нет.
Как будто мотор урчит, совсем близко. Знакомый звук… что это такое?
Изабель дрожала, пытаясь шевелить пальцами рук и ног, чтобы хоть как-то согреться и справиться с паникой. Сначала ноги и руки болели, потом их просто слегка покалывало, а теперь… ничего. Двигать она могла только головой. Да и та все время стукалась обо что-то твердое. Она сидит голая, привязанная к стулу в…
Холодно. Темно. Гудит. Очень тесно…
Холодильник.
Паника захлестнула ее с новой силой, она отчаянно заворочалась, пытаясь высвободиться, но только обессилела. Смирилась с поражением. Не пошевелиться. Разве что пальцами, которые все равно слишком замерзли и ничего не чувствуют.
Пожалуйста, только не так.
Она замерзнет до смерти. Или задохнется.
Слышно было только дыхание – оглушительно громкий звук со всех сторон. Изабель заплакала, но слезы замерзали, превращаясь в сосульки на щеках.
Она вспоминала всех, кого любила, – Вианну, Софи, Гаэтона, отца. Почему она так редко говорила, что любит их? А теперь она умрет и не успеет ничего сказать Вианне.
