– Брат бросил в меня камнем, а я не успел увернуться, – объяснил он. И ласково добавил: – Жорж.
Изабель вспомнила, что брат Гаэтона в плену.
Целая жизнь, его жизнь, о которой она почти ничего не знала. Его мать была портнихой, а отец пас свиней… жили они где-то в лесу, в доме без водопровода, с единственной большой комнатой. Он отвечал на ее вопросы, но почти ничего не рассказывал сам. Говорил, что ему больше нравится слушать ее истории о приключениях, из-за которых ее выгнали из стольких школ. Интересней, чем истории о бедняках, которые просто стараются выжить, говорил он.
Но за всеми словами и бесконечными рассказами Изабель не оставляло чувство, что их время иссякает. Нельзя здесь надолго оставаться. Они и так задержались. Она достаточно окрепла, чтобы двигаться дальше. Может, и не через Пиренеи, но из постели уже можно бы вылезать.
Но что, если она никогда больше его не увидит? Этого она боялась больше всего на свете.
– Знаешь, я понял, – сказал Гаэтон.
Она не догадалась, о чем он, но расслышала обреченность в его голосе и поняла, что ничего хорошего ее не ждет. Тоска, заполнявшая их маленький мирок, – столь же яркая, как и радость, – нахлынула с новой силой.
– Понял что? – спросила она, не уверенная, что хочет слышать ответ.
– Каждый раз, когда мы целуемся, мы прощаемся.
Она закрыла глаза.
– Там война, Из. Мне нужно возвращаться.
Она это знала и была согласна, хотя сердце сжималось от одной только мысли.
– Я знаю, – только и смогла выдавить она. От любых объяснений будет еще больней. – В Уррюнь собирается группа. Я должна быть там к вечеру среды. Если повезет.
– Нам обычно не везет, – усмехнулся он. – Могла бы уже заметить.
– Ошибаешься, Гаэтон. Теперь ты ни за что не сможешь меня забыть. Это уже много.
Он что-то произнес, совсем тихо, почти встретившись с ней губами; может быть, «этого мало». Ей было все равно, она не желала ничего слышать.
В ноябре жители Карриво начинали готовиться к зиме. В этот раз они точно знали то, в чем сомневались еще год назад: жизнь может стать гораздо хуже. Война полыхала по всему миру – в Африке, в Советском Союзе, в Японии и даже на далеком острове со странным названием Гуадалканал. Учитывая, что Германия воевала на стольких фронтах, еды должно стать еще меньше, так же как дров, горючего, электричества и прочих необходимых вещей.
Утро пятницы выдалось особенно холодным и серым. Не лучший день для прогулки, но Вианна решила, что сегодня тот самый день. Ей понадобилось немало времени, чтобы набраться смелости выйти из дома с Даниэлем, но она понимала, что рано или поздно придется это сделать. Она постригла его коротко, почти налысо, одела в то, что малышу явно велико, чтобы на вид казался помладше, – все что угодно, лишь бы его не узнали.
Шагая по улице с двумя детьми, по одному с каждой стороны, она старалась держать осанку. Софи и Даниэль.
Даниэль.
В булочной Вианна встала в очередь и затаив дыхание ждала, что кто-нибудь спросит про мальчика, но женщины рядом с ней были слишком измучены, голодны и подавленны, чтобы обращать внимание на чужого ребенка. Когда подошла наконец очередь Вианны, из-за прилавка на нее посмотрела Иветт. Всего два года назад это была красотка со струящимися медными волосами и угольно-черными глазами, на третий год войны ее было не узнать, так постарела и подурнела.
– Вианна Мориак. Давненько я вас с дочерью не видела. Привет, Софи, как ты выросла. – Она заглянула за прилавок: – А кто этот симпатичный молодой человек?
– Даниэль! – гордо объявил мальчик.
Вианна положила дрожащую руку на детскую голову.
– Мы его усыновили, когда кузина Антуана в Ницце… умерла.
Иветт отодвинула со лба непослушные волосы и внимательно посмотрела на мальчика. У нее самой было трое сыновей, младший немногим старше Даниэля.
Сердце Вианны бешено колотилось.
Иветт отошла от прилавка к маленькой двери, отделявшей булочную от пекарни.
– Герр лейтенант, – позвала она, – вы не могли бы выйти на секунду?
Вианна изо всех сил вцепилась в ручку плетеной корзинки, судорожно перебирая пальцами, словно по клавишам пианино.
Из задней комнаты появился упитанный краснощекий немец с целой охапкой свежеиспеченных багетов. Увидев Вианну, он остановился.
– Мадам, – невнятно поздоровался он с набитым ртом.
У Вианны едва хватило сил кивнуть.
Иветт обратилась к немцу:
– На сегодня хлеб кончился, герр лейтенант. Если испеку еще, приберегу лучшие батоны для вас и ваших людей. Но вот этой бедной женщине не досталось даже вчерашнего багета.
Глаза немца сочувственно прищурились. Он подошел к Вианне, громко топая по каменному полу, молча уронил в ее корзину обкусанную половину багета и, не говоря не слова, вышел из булочной, только колокольчик над дверью прозвенел.
Когда они остались одни, Иветт подошла к Вианне так близко, что та едва сдержалась, чтобы не отстраниться.
– Слышала, у тебя поселился эсэсовец. А что случилось с красавчиком капитаном?
– Пропал, – спокойно ответила Вианна. – Никто не знает куда.
– Никто? А зачем тебя допрашивали? Все видели, как тебя повели на допрос.
– Я просто домохозяйка, откуда мне знать про такие дела?
Иветт смотрела на Вианну еще секунду, словно оценивая ее.
– Ты хороший друг, Вианна Мориак, – тихо произнесла она.
Вианна коротко кивнула и вывела детей наружу. Поболтать со знакомыми на улице теперь никто не останавливался. Даже просто встречаться взглядом было опасно. Дружеские разговоры исчезли вслед за маслом, кофе и свининой.
Вианна задержалась на выщербленных каменных ступеньках, через щели в которых пробивалась побитая морозом трава. Она была в зимнем пальто, которое сама смастерила из стеганого одеяла: двубортное, длиной по колено, с широкими отворотами и пуговицами от одного из маминых любимых твидовых пиджаков. Сегодня еще можно терпеть, но скоро придется прокладывать газеты между свитером и пальто.
Порыв ледяного ветра ударил в лицо, и Вианна туже затянула шарф, закрывавший голову. Листья кружили по переулку, танцуя вокруг ее тяжелых башмаков. Она крепко взяла Даниэля за руку в рукавичке и вышла на улицу. И сразу поняла: что-то не так. Слишком уж много было вокруг военных, куда больше обычного.
Что бы тут ни происходило, явно ничего хорошего, да и вообще от солдат лучше держаться подальше – особенно после побед союзников в Северной Африке.
– Пойдемте, дети. Пора домой.
На углу она хотела повернуть направо, но улица оказалась перегорожена. Все двери закрыты, ставни заперты. Бистро пусты. В воздухе пахло опасностью.
