Все стихло, но люди не двигались, пока вновь не зажегся свет.
Изабель уже садилась в поезд, когда раздались резкие свистки.
Она застыла на месте. По платформе шли солдаты и французские полицейские. Они расталкивали людей к стенам, заставляли опуститься на колени.
– Документы. – Немец наставил на Изабель ствол автомата.
Стиснув цветы одной рукой, другой Изабель принялась нервно шарить в сумочке. В букете спрятано послание для Анук. Этот обыск – не совсем неожиданное событие, конечно. С начала наступления союзников в Северной Африке немцы постоянно проверяли документы, задерживали людей на улицах, в магазинах, в транспорте, даже в церкви. Нигде от них не скрыться. Изабель протянула свой поддельный паспорт:
– Я встречаюсь за обедом с подругой своей матушки.
Из-за плеча патрульного возник француз-коллаборационист, внимательно изучил документы Изабель, отрицательно помотал головой. Немец сунул Изабель бумаги и буркнул:
– Проходи.
Изабель улыбнулась, торопливо кивнула и успела впрыгнуть в вагон прежде, чем двери закрылись.
К шестнадцатому округу она уже взяла себя в руки. Влажный туман полз по улицам, окутывал дома, скрывал баржи, медленно плывущие по Сене. Привычные звуки казались странными. Где-то мяч стучал по мостовой – должно быть, мальчишки играют на улице. Прогудела баржа, и звук повис в густом воздухе.
Изабель свернула за угол, вошла в бистро – одно из немногих, где горел свет. Прошла к стойке, заказала кофе с молоком (без кофе и молока, разумеется).
– Жюльет? Это ты?
– Габриэль, рада тебя видеть. – Изабель улыбнулась Анук и протянула цветы.
Они пили кофе, стоя на промозглой террасе, Анук щебетала:
– Я вчера разговаривала с дядей Анри. Он скучает по тебе.
– Он что, приболел?
– Нет-нет. Ровно наоборот. Собирается устроить вечеринку в следующий вторник. Просил меня разослать приглашения.
– Я должна подготовить для него подарок?
– Нет, достаточно и открытки. Вот, держи, я как раз захватила с собой.
Изабель взяла конверт, сунула за подкладку сумочки.
Под глазами Анук черные круги, на лбу и возле рта новые морщины. Жизнь в подполье даром не проходит.
– Ты в порядке, дорогая? – тихо спросила Изабель.
Улыбка у Анук получилась усталая, но искренняя.
– Да. – И добавила: – Я вчера видела Гаэтона. Он тоже приедет в Карриво.
– А почему ты мне об этом говоришь?
– Изабель, ты самый откровенный человек из всех, кого я в жизни встречала. Все твои мысли и чувства написаны у тебя на лице. Ты что, не помнишь, что все уши мне прожужжала о нем?
– Правда? А мне казалось, я так удачно это скрываю.
– Но это же на самом деле очень здорово. Благодаря тебе я помню, за что мы сражаемся. За очень простые вещи – юноша, девушка, их будущее. – Она поцеловала Изабель в щеку и шепнула: – Он тоже бесконечно твердит о тебе.
К счастью для Изабель, в этот день в Карриво лил проливной дождь.
В такую погоду никому нет дела до случайных прохожих, даже немцам. Натянув капюшон, Изабель вытащила велосипед из вагона и, не обращая внимания на холодные струйки, стекавшие по лицу, побрела по платформе.
На окраине города взобралась в седло и поехала, выбирая улочки поспокойнее. Но в такой день народу было мало, только женщины и дети, мокнущие под дождем в очередях. Немцы сидели по домам.
Добравшись до отеля «Бельвю», она запыхалась. Пристегнула велосипед к фонарю, вошла. Звякнул колокольчик, оповещая о ее прибытии немецких солдат, потягивавших свой кофе в нижнем зале.
– Мадемуазель, – удивился один из офицеров, не донеся до рта пышную и золотистую pain au chocolat. – Вы насквозь промокли.
– Эти бестолковые французы совершенно не умеют укрываться от дождя, – улыбнулась она.
Дружный хохот.
Продолжая улыбаться, Изабель прошла к отельной стойке, позвонила в колокольчик.
Из задней комнаты с подносом в руках появился Анри, приветливо кивнул:
– Одну минутку, мадам.
Он ловко проскользнул мимо нее, подал кофе за столик двум эсэсовцам, похожим на пауков в своей мерзкой черной форме. Вернувшись, любезно приветствовал:
– Мадам Жервэ, с возвращением. Приятно вновь видеть вас. Ваша комната готова. Прошу за мной…
Изабель последовала за Анри по узкому коридору и дальше по лестнице на второй этаж. Здесь он отомкнул дверь в крошечную комнатку, где стояли узкая кровать и тумбочка с ночником. Впустив Изабель, Анри захлопнул дверь и заключил девушку в объятия:
– Изабель! Как же я рад тебе. – Отпустил, сделал шаг назад. – Роменвиль… я беспокоился.
– Да. – Изабель откинула мокрый капюшон.
В последние два месяца наци с новой силой ополчились на тех, кого они называли «саботажниками». Они наконец сообразили, какую роль играют женщины в этой войне, больше двухсот француженок были схвачены и отправлены в Роменвиль.
Изабель сбросила плащ, вытащила из-за подкладки письмо, протянула Анри:
– Вот, держи. – Потом вручила ему деньги от М19. Его отель – одно из основных убежищ, которые поддерживала их группа. Изабель ужасно нравилось, что им удается проводить англичан, янки и бойцов Сопротивления прямо под носом у нацистов. А вот сегодня она будет постояльцем в этой самой маленькой из комнат отеля.
Она выдвинула стул из-за облезлого письменного столика, села.
– Встреча сегодня?
– В одиннадцать. В заброшенном сарае на ферме Ангелера.
– А что случилось?
– Не в курсе. – Он присел на край кровати. – Говорят, немцы землю носом роют – ищут Соловья. Прошел слух, что они засылают провокаторов на маршрут.
– Мне это известно, Анри. – Изабель презрительно скривилась. – Надеюсь, ты не собираешься объяснять мне, как это все опасно?
– Ты слишком часто ходишь через горы, Изабель. Сколько уже было групп?
– Двадцать четыре.
Анри покачал головой:
– Неудивительно, что они взбесились. Говорят, есть еще один маршрут, через Марсель и Перпиньян, и тоже успешный. Изабель, это и вправду становится слишком рискованно.
Изабель сама удивилась, насколько ее тронуло его участие и как приятно, оказывается, слышать свое настоящее имя. Как здорово вновь стать Изабель Россиньоль, хотя бы на несколько минут, и поболтать с человеком, который знает тебя давным-давно. Нынешняя ее жизнь – это непрерывное бегство, тайные квартиры и укрытия, компания незнакомых людей.
Впрочем, нет смысла рассуждать об этом. Маршрут, который они организовали, настолько ценен, что стоит любого риска.
