Вианна прошла в кухню, выдвинула ящик стола. Здесь почти ничего не осталось – за два года оккупации немцы «реквизировали» у местных жителей почти все имущество. Сколько раз за это время они врывались ночами в дома, выгребая подчистую все сколько-нибудь ценное? А потом «необходимое для нужд Германии» эшелонами отправлялось на восток. В итоге гардеробы, чуланы и сундуки горожан опустели. У Рашель в ящике только несколько вилок, ложек и единственный хлебный нож.
Вианна достала хлеб и сыр, аккуратно разрезала пополам и свою долю уложила обратно в корзинку. У Рашель слезы стояли в глазах:
– Прошу тебя, не делай так. Тебе нужны эти продукты.
– Тебе тоже.
– Да надо просто отодрать эту чертову звезду. Тогда хоть смогу потолкаться в очереди, пока что-то там еще есть.
Новые ограничения для евреев появлялись едва не еженедельно: отныне им запрещено пользоваться велосипедами и появляться в общественных местах; в магазин позволено приходить от трех до четырех часов дня, но к тому времени продукты всегда заканчивались.
Вианна не успела ответить, как раздался треск мотоцикла. Она узнала звук и подошла к открытой двери.
– Что ему здесь надо? – встала за плечом Рашель.
– Посмотрим.
– Я с тобой.
Мимо розария, в котором весело щебетали птицы, Вианна прошла к воротам, вышла на дорогу. Рашель не отставала ни на шаг.
– Дамы. – Бек снял фуражку, щелкнул каблуками. – Прощу прощения, что побеспокоил, но мне срочно необходимо сообщить вам кое-что, мадам Мориак. – Подчеркнутое вам прозвучало так, словно у них есть общие секреты.
– В самом деле? И что же это такое, герр капитан?
Оглянувшись по сторонам, он чуть наклонился к Вианне:
– Мадам де Шамплен не следует быть дома завтра утром.
– Простите? – Вианна решила, что неправильно поняла его.
– Мадам де Шамплен завтра утром не следует быть дома, – повторил он.
– Мы с мужем – владельцы этого дома, – возмутилась Рашель. – Почему я должна уходить?
– Право собственности не имеет никакого значения. По крайней мере, завтра.
– Но мои дети…
Бек наконец обратился прямо к Рашель:
– Ваши дети нас не интересуют. Они родились во Франции. В списке их нет.
Опять эти списки. Она уже боится этого слова.
– Что это означает? – тихо спросила Вианна.
– Это означает, что если завтра утром она еще будет здесь, то послезавтра ее уже не будет.
– Но…
– Будь она моей подругой, я бы нашел способ спрятать ее на эти сутки.
– Только на один день? – Вианна пристально посмотрела в глаза Беку.
– Это все, что я могу сказать, дамы, хотя и этого не следовало делать. Меня… накажут, если узнают. Прошу, если вас будут расспрашивать, не упоминайте о моем визите. – Он еще раз щелкнул каблуками, поклонился и ушел.
Рашель и Вианна переглянулись. До них доходили слухи об облавах в Париже – о депортации женщин и детей, – но никто в это не верил. Неужели правда? Безумие, такое просто невозможно. Французская полиция посреди ночи вышвыривает из дома десятки тысяч людей? Внезапно, одним махом? Это просто не может быть правдой.
– Ты ему веришь?
– Да, – ответила Вианна, сама себе удивляясь.
– И что мне делать?
– Уводи детей в Свободную Зону. Сегодня же. – Неужто она, Вианна, произносит это вслух?
– На прошлой неделе мадам Дюран попыталась перейти через границу, ее застрелили, а детей депортировали.
На месте Рашель она рассуждала бы так же. Одно дело – бежать самой, совсем другое – рисковать жизнью своих детей. Но вдруг оставаться здесь – еще больший риск?
– Ты права, это опасно. Но, думаю, тебе надо последовать совету Бека. Спрятаться. Хотя бы на один день. Может, позже что-то прояснится.
– Но где?
– Изабель предвидела такой поворот событий и подготовилась. А я-то считала ее дурочкой. У нас в сарае есть погреб.
– Но ты понимаешь, если узнают, что ты меня прячешь…
– Знаю, – резко оборвала ее Вианна. Ей не хотелось, чтобы это прозвучало вслух – смертная казнь. – Я знаю.
Вианна накапала Софи в лимонад немножко макового отвара и отправила дочь спать пораньше. (Да, хорошие матери так не поступают, но и брать Софи с собой не стоит, равно как и позволять ей сидеть дома в одиночестве. Куда ни кинь… И довольно об этом.) Вианна мерила шагами комнату, дожидаясь, пока дочь уснет. Прислушивалась к каждому удару ставень, каждому скрипу старых балок. Едва пробило шесть, она надела старые рабочие штаны и спустилась вниз.
Бек сидел на диване перед керосиновой лампой и рассматривал фотографию своей семьи: жена – Хильда, Вианна знала, как ее зовут, – и дети Гизела и Вильгельм.
Увидев Вианну, он не встал.
Вианна не очень понимала, что делать. Лучше бы он скрылся с глаз, что ли, ушел в свою комнату и сидел там. Однако же он рисковал карьерой ради Рашель, с этим нельзя не считаться.
– Страшные вещи творятся, мадам. Невозможные. Я ведь солдат, надеялся сражаться за свою страну, хотел, чтобы родные гордились мною. А что теперь о нас будут думать? Что будут думать обо мне?
Вианна села рядом:
– Я тоже волнуюсь, что Антуан обо мне подумает. Я не должна была составлять для вас тот проклятый список. Мне следовало экономнее вести хозяйство. Постараться сохранить работу. Наверное, стоило внимательнее прислушиваться к Изабель.
– Не нужно себя ругать. Уверен, ваш муж тоже так считает. Мы, мужчины, слишком поспешно тянемся к оружию.
Он чуть повернулся, разглядывая ее наряд – штаны, черный свитер, на голове черный платок. Домохозяйка-шпион.
– Бежать через границу очень опасно, – сказал он.
– Как, вероятно, и оставаться здесь.
– Верно. Жуткая дилемма.
– А что все-таки опаснее?
Она думала, Бек промолчит, но он после паузы ответил:
– Думаю, оставаться опаснее.
Вианна кивнула.
– Не надо вам идти.
– Я не могу отпустить ее одну.
Бек поразмыслил.
– Вы знаете участок мсье Фретта, где пастбище?
– Да, но…
– Там позади хлева проходит коровья тропа. Она ведет к последнему охраняемому пропускному пункту. Идти далеко, но до комендантского часа успеете. Если это имеет значение.
– Мой отец, Жюльен Россиньоль, живет в Париже, авеню де Ла Бурдонне, 57 Если я… не вернусь…
– Я прослежу, чтобы ваша дочь уехала в Париж. – Он поднялся, не выпуская из рук фотографию. – Я иду спать, мадам.
