Изабель замедлила шаг.
Из-за спины возникла Анук, подхватила под руку.
– Привет! – Бодрый голос недвусмысленно давал понять, что за ними следят. Или Анук подозревала, что следят.
– Ты как героиня американских комиксов, появляешься и исчезаешь, – Тень, кажется.
Анук улыбнулась:
– Ну и как каникулы в горах?
– Незабываемо.
Анук наклонилась поближе:
– Прошел слух, что-то готовится. Немцы набирают женщин для секретарской работы в воскресенье вечером. Оплата двойная. И все очень секретно.
Изабель незаметно достала конверт с деньгами, передала Анук, та уронила его в сумочку.
– Ночная работа? Секретарская?
– Поль тебя записал. Начало в девять. Когда закончишь, иди в отцовскую квартиру. Он будет ждать тебя.
– Хорошо.
– И осторожнее, это может быть опасно.
– А что не опасно? – пожала плечами Изабель.
Вечером Изабель отправилась пешком в префектуру. Тротуар гудел под ногами от десятков грузовиков, проезжавших по мостовой. Слишком много машин.
– Эй ты, стой!
Изабель послушно остановилась. Улыбнулась.
Немец, держа винтовку наизготовку, внимательно рассматривал ее грудь, нет ли желтой звезды.
– Я работаю сегодня вечером. – Она показала на здание префектуры. Хотя окна укрыты затемнением, но видно, что внутри много народу. Офицеры вермахта и жандармы сновали туда-сюда – очень странно для такого времени суток. Во дворе выстроились в ряд автобусы, их водители курили и болтали рядом.
Полицейский кивнул:
– Проходи.
Изабель плотнее запахнула воротник неприметного коричневого плаща. На улице тепло, но ей не хотелось сегодня привлекать лишнего внимания. Лучший способ затеряться на местности – маскировка: коричневое, коричневое и еще раз коричневое. Светлые волосы она спрятала под черным платком, завязав его тюрбаном, а косметики никакой вообще, даже губной помады.
Опустив голову, она просеменила сквозь толпу мужчин в полицейской форме и остановилась, только войдя внутрь.
Префектура – огромное помещение: лестницы по обе стороны вестибюля, двери через каждые несколько футов. Но сейчас это место выглядело как заводской конвейер, где вплотную друг к другу за столами сидели сотни женщин. Непрерывно звонили телефоны, вокруг суетились французские полицейские.
– Вы будете помогать с сортировкой? – окликнул ее один из жандармов.
– Да.
– Сейчас я найду вам место. Пойдемте, – и повел ее по периметру зала.
Столы стояли настолько тесно, что Изабель пришлось пробираться бочком к пустому месту, которое ей указали. Стол уставлен картонными коробками.
Она открыла ту коробку, что была ближе, внутри стопка карточек. Изабель вытащила первую.
ШТЕРНГОЛЬЦ, ИСААК
12 авеню Раст, 4-й округ
Саботье (делает деревянные башмаки)
Дальше указаны жена и дети.
– Вы должны выбирать иностранных евреев, – приказал жандарм, который, оказывается, шел следом за ней.
– Простите? – переспросила она, беря следующую карточку. «Берр, Симон».
– Вот пустая коробка. Отделяйте евреев, родившихся во Франции, от тех, кто родился в других странах. Нас интересуют только иностранные евреи. Мужчины, женщины и дети.
– Но почему?
– Потому что они евреи. Да какая разница? Приступайте к работе.
Изабель обернулась, разглядывая зал. На ее столе сотни карточек, а только в этом помещении работает не меньше ста женщин. Масштаб предприятия невозможно постичь. Что бы все это значило?
– Давно вы тут? – спросила она у соседки.
– Несколько дней, – ответила та, открывая очередную коробку. – Вчера вечером впервые за несколько месяцев мои дети легли спать сытыми.
– Чем это мы занимаемся?
Женщина пожала плечами:
– Слышала, они что-то говорили насчет операции «Весенний ветер».
– А что это значит?
– И знать не хочу.
Изабель перебирала карточки в коробке. Одна из последних –
ЛЕВИ, ПОЛЬ
61 рю Блондин, кв. С, 7-й округ
Профессор литературы
Она вскочила так стремительно, что толкнула соседку, та сердито выругалась. Карточки со стола каскадом посыпались на пол. Изабель поспешно опустилась на колени и принялась собирать их, украдкой сунув карточку мсье Леви в рукав.
Не успела она выпрямиться, как ее схватили за руку и поволокли по узкому проходу.
На свободном клочке в конце зала Изабель резко развернули и швырнули к стене.
– Что это такое, а? – рявкнул жандарм, стискивая ее руку до синяков.
Только бы не нащупал карточку в рукаве.
– Простите. Пожалуйста, простите. Мне нужна эта работа, но я заболела. Простуда. – И она зашлась в кашле.
И, продолжая кашлять, выскочила из префектуры и поскорее свернула за угол. А оттуда припустила бегом.
– Что бы это могло значить?
Чуть отодвинув шторы светомаскировки, Изабель разглядывала улицу. Отец сидел за столом, нервно постукивая пальцами. Как чудесно вновь быть вместе после нескольких месяцев разлуки, но она слишком встревожена, чтобы расслабиться и наслаждаться ощущением дома.
– Ты, наверное, ошиблась, Изабель, – осушив второй стакан, сказал он. – По твоим словам, там десятки тысяч карточек. Получается, что это все евреи Парижа…
– Вопрос в том, что это значит, папа, а не в самом факте. Немцы собирают сведения о каждом еврее иностранного происхождения. О мужчинах, женщинах, детях.
– Но зачем? Поль Леви родом из Польши, верно, но он почти всю жизнь живет здесь. Он сражался за Францию в Великой войне, а его брат погиб за Францию. Правительство Виши заверило, что ветераны защищены от гонений наци.
– Вианну просили составить список имен, – сказала Изабель. – Записать каждого еврея, коммуниста и франкмасона из числа школьных учителей. А потом всех их уволили.
– Ну, вряд ли их уволят повторно. – Он налил себе еще. – И потом, это же французская полиция собирает сведения. Если бы немцы, тогда другое дело.
Изабель нечего было сказать. Этот разговор они вели уже третий час.
На дворе глубокая ночь, а ни один из них так и не смог найти разумного объяснения, зачем вишисты и полиция регистрируют всех иностранных евреев, живущих в Париже.
За окном раздался приглушенный рокот. Изабель приподняла штору чуть выше. По темной улице ползла колонна автобусов с выключенными фарами – будто огромная сороконожка длиной в несколько кварталов.
