Река.
Она в паре кварталов, и на набережной растут деревья.
По узкой улочке Изабель прокралась к набережной, прячась за военными грузовиками, припаркованными вдоль тротуара.
В жизни она не передвигалась так медленно. Один шаг – вдох. Другой шаг – выдох. Последние пятьдесят футов до берега Сены, казалось, тянулись вечность, а затем еще и ступени к воде. Но вот и река. Канаты, которыми лодки привязаны к причалам, тихонько поскрипывают в темноте, волны шлепают в деревянные борта. Изабель почудились шаги наверху. Она замерла. Нет, все тихо. Она ждала, что вот-вот раздастся резкий голос, требующий показать документы.
Но нет. Показалось.
Прошла минута, потом еще одна.
Изабель опустила в черную реку узел с одеждой, а следом и жетоны. Вода бесследно поглотила улики.
Но Изабель все еще дрожала, поднимаясь на набережную, а потом и всю дорогу до дома.
У дверей квартиры она помедлила, поправляя влажные от пота волосы и сбившуюся блузку.
В гостиной горел свет. Отец, сгорбившись, сидел за обеденным столом, разложив перед собой бумаги. Как же он похудел и осунулся. Изабель вдруг сообразила, что не знает, где и как он ест. За все это время она ни разу не видела его за едой. Обедали они – как делали и все остальное – по отдельности. Раньше она думала, что отец питается объедками со стола оккупантов, но теперь засомневалась.
– Ты опоздала, – буркнул он.
На столе стояла бутылка. Полупустая. Еще вчера она была полная. Откуда у него коньяк?
– Немцы все никак не расходились. – Она положила на стол несколько банкнот: – Сегодня был удачный день. Смотрю, твои дружки из немецкого штаба исправно снабжают тебя выпивкой.
– Нацисты не из щедрых, – буркнул отец.
– Ну да. Поэтому приходится исправно служить им.
Странный звук, как будто что-то упало.
– Что это? – Отец вскинул голову.
И вновь звук, скрежет деревяшки о деревяшку.
– В квартире кто-то есть! – Отец встал.
– Папа, это глупо.
Но он уже выскочил из комнаты. Изабель поспешила следом:
– Папа…
– Ш-ш-ш.
С комода в прихожей он взял медный подсвечник, запалил свечу.
– Ты же не думаешь, что кто-то вломился к нам.
Отец, сдвинув брови, метнул на нее сердитый взгляд:
– Сколько раз повторять, чтобы ты помолчала. Придержи язык.
– Но почему…
– Заткнись! – Отец двинулся по узкому коридору прямиком к спальням.
Сразу за небольшим шкафом с верхней одеждой дрожащее пламя свечи осветило дверь в бывшую комнату Вианны. Пусто, только кровать, тумбочка и стол. Все на своих местах. Отец медленно опустился на колени и заглянул под кровать.
Удовлетворенный увиденным, направился в комнату Изабель.
Интересно, он слышит, как грохочет сейчас ее сердце?
Отец обыскал всю комнату – под кроватью, за дверью, за тяжелыми портьерами, закрывавшими окно во двор.
Изабель заставляла себя не смотреть в сторону гардероба.
– Убедился? – громко произнесла она, надеясь, что летчик услышит голоса и затаится. – Никого здесь нет. Ну правда, папа, работа на врага превращает тебя в параноика.
При свете свечи лицо отца выглядело изможденным и старым.
– Знаешь, тебе не повредит, если и ты начнешь бояться.
Это угроза?
– Тебя, папа? Или нацистов?
– Ты что, вообще ничего не замечаешь, Изабель? Ты должна бояться всех. А сейчас уйди с дороги. Мне нужно выпить.
Восемнадцать
Изабель лежала в постели, прислушиваясь и дождаясь, пока отец забудется пьяным сном. Потом поднялась, отыскала старый бабушкин ночной горшок.
Медленно, по дюйму, отодвинула гардероб от стены. Ровно настолько, чтобы приоткрыть дверь.
Внутри было очень темно и очень тихо, даже дыхание летчика едва угадывалось.
– Мсье? – шепнула Изабель.
– Хелло, мисс, – донеслось из темноты.
Она зажгла керосиновую лампу, принесла ее в убежище. Летчик сидел вытянув ноги, и при свете лампы лицо его казалось совсем юным.
Изабель вручила парню горшок, заметив, как он смущенно покраснел.
– Благодарю.
Она устроилась напротив.
– Я выбросила вашу форму и жетоны. Но ваши башмаки нужно обрезать. Вот нож. Завтра утром я принесу вам что-нибудь из отцовской одежды. Не знаю только, придется ли по размеру.
Он кивнул.
– А у вас есть план?
– Не уверена, – нервно усмехнулась Изабель. – Вы ведь летчик?
– Лейтенант Торренс Маклей. Королевские ВВС. Мой самолет сбили над Реймсом.
– И с тех пор вы скрываетесь? Один, в летной форме?
– В детстве мы с братом много играли в прятки.
– Здесь прятки опасны.
– Догадываюсь. – Улыбка настолько преображала его, что Изабель видела в нем всего лишь юного паренька, оказавшегося далеко от дома. – Если вам от этого станет легче, я утащил с собой три немецких самолета.
– Вам нужно как можно быстрее вернуться в Британию.
– Как нельзя более согласен. Но как? Все побережье затянуто колючей проволокой и охраняется собаками. Я не могу выбраться из Франции ни морем, ни по воздуху.
– У меня есть… друзья, которые занимаются этим. Завтра мы пойдем к ним.
– Вы очень храбрая девушка.
– Или просто глупая. – Она и сама не знала, что вернее. – Мне часто говорят, что я импульсивна и недисциплинированна. Думаю, завтра друзья скажут мне то же самое.
– О, мисс, но я вас считаю только храброй.
Поутру Изабель слышала, как отец бродит по комнате, потом донесся запах цикория. Наконец щелкнул замок входной двери.
Она тут же бросилась в отцовскую комнату. Жуткий бардак, вещи разбросаны по полу и незастеленной кровати, пустая бутылка из-под коньяка валяется на письменном столе. Отдернув штору, Изабель выглянула в окно. Крепко прижимая к груди черный портфель и ссутулившись, точно старая секретарша, отец семенил к метро. Как только он скрылся, Изабель принялась рыться в его гардеробе. Вытянутый, потерявший всякую форму свитер с обтрепанными рукавами, залатанные вельветовые штаны, серый берет.
Изабель неслышно отодвинула шкаф, открыла тайное убежище. Оттуда так крепко пахнуло потом и мочой, что она невольно зажала нос.
– Простите, мисс, – пролепетал Маклей.
– Надевайте это. Помойтесь вон там из кувшина, а потом приходите в кухню. Гардероб задвиньте на место. Только тихо. Внизу живут люди. Они знают, что отец ушел и дома осталась только я, так что не топочите сильно.
