– Ничего больше не могла придумать, – пролепетала она.
– В смысле?
– Я услышала речь де Голля по радио.
Анри коротко глянул на старика. Изабель заметила этот безмолвный стремительный диалог и окончательно убедилась, что главный здесь симпатичный коммунист Анри.
Тот снова повернулся к Изабель:
– Если бы вы могли сделать что-то еще… более существенное, вы бы решились?
– Что вы имеете в виду?
– В Париже есть человек…
– Точнее, группа людей, из Музея Человека… – поправил здоровяк.
– Мы не говорим больше, чем нужно, Дидье, – предупреждающе вскинул руку Анри. – Итак, этот человек, рискуя жизнью, издает памфлеты, которые мы можем распространить. Надо растормошить французов, тогда у страны появится шанс.
Анри достал из кожаной сумки, висевшей на спинке стула, пачку бумаг. В глаза бросался заголовок: «Да здравствует генерал де Голль!» Сам памфлет – это открытое письмо маршалу Петену с критикой капитуляции. И финальная фраза: «Мы поддерживаем генерала де Голля».
– Ну как? – тихо спросил Анри, и в его вопросе Изабель услышала тот самый призыв к оружию, которого так долго ждала. – Возьметесь распространять листовки?
– Я?
– Мы все коммунисты и радикалы, – пояснил Анри. – Нас они уже знают. А вы обычная девушка. И очаровательная. Вас никто не заподозрит.
Изабель не колебалась ни секунды:
– Да, я согласна.
Мужчины наперебой принялись ее благодарить, но Анри заставил всех замолчать.
– Этот парень, издатель, рискует жизнью, сочиняя и набирая текст, кто-то еще рискует жизнью, печатая листовки. Мы рискуем, привозя их сюда. Но вас, Изабель, могут схватить, когда вы будете их расклеивать. Не ошибитесь. Это вам не рисовать мелом на плакате. Это карается смертью.
– Меня не поймают, – заверила Изабель.
– Сколько вам лет? – улыбнулся Анри.
– Почти девятнадцать.
– А. И как это такое юное создание сумеет спрятать листовки от родных?
– Семья – не проблема. Они не обращают на меня внимания. Но… в нашем доме остановился на постой немецкий офицер. А мне придется нарушать комендантский час.
– Это будет нелегко. Пойму, если вам страшно. – Анри уже сомневался.
Изабель выдернула пачку листовок у него из рук:
– Я же сказала, что справлюсь.
Изабель ликовала. Впервые с подписания перемирия она не чувствовала себя одинокой. Подпольщики рассказали ей о десятках групп по всей стране, поднявшихся на борьбу по призыву де Голля. Чем больше они говорили, тем большее воодушевление она испытывала. Да, она понимала, что должна бояться. И ей то и дело об этом напоминали.
Но это же просто смешно – немцы грозили смертью всего лишь за распространение листков бумаги. Да если ее схватят, она легко сумеет их заболтать – запросто. И вообще ее не поймают. Сколько раз она сбегала из закрытых школ, садилась в поезд без билета и выкручивалась из передряг благодаря хорошо подвешенному языку? А привлекательная мордашка всегда помогала безнаказанно нарушать правила.
– Когда появятся еще прокламации, как с вами связаться? – спросил Анри, открывая ей дверь на улицу.
– Квартира над шляпным магазином мадам Ла Фой еще свободна? – Изабель деловито озиралась, прежде чем выйти.
Анри кивнул.
– Откройте там шторы, когда появятся прокламации. Я приду туда, как только смогу.
– Постучите четыре раза. Если никто не ответит, проходите дальше. – И, помедлив, добавил: – Будьте осторожны, Изабель.
Дверь захлопнулась.
В корзинке Изабель, под нарядной красно-белой клетчатой салфеткой, лежали листовки, сверху их прикрывал сверток от мясника. Не слишком искусная маскировка. Надо придумать что-то получше.
Изабель свернула на людную улицу. Уже темнело. Оказывается, она и не заметила, как прошел день. Магазины постепенно закрывались, по улицам бродили лишь немецкие солдаты в обществе женщин, согласных составить им компанию. За столиками кафе сплошь мужчины в форме, им подают лучшие блюда и лучшее вино.
Чтобы не спешить, Изабель напрягала все нервы, до последней клеточки, но, едва оказавшись за городом, припустила бегом. Поравнявшись с аэродромом, она вся взмокла и запыхалась, однако продолжала бежать до самого дома. И только когда ворота клацнули за спиной, остановилась. Едва переводя дыхание, согнулась пополам; в боку кололо.
– Мадемуазель Россиньоль, вам нехорошо?
Изабель резко выпрямилась, сердце бешено колотилось.
Капитан Бек. Он что, давно тут стоит?
– Капитан… – с трудом выговорила она, пытаясь унять сердцебиение. – Мимо проходил патруль… вот я и… убежала, чтобы не попасться им на глаза.
– Патруль? Я никого не видел.
– Ну, это не сейчас было. А я… такая дурочка иногда. Заболталась с подружкой, не уследила за временем и… ну… – Она одарила его самой милой из своих улыбок и кокетливо поправила изуродованные волосы, будто бы и впрямь хотела его очаровать.
– Большие были очереди сегодня?
– Бесконечные.
– Позвольте помогу вам донести корзинку.
Бросив взгляд на свою ношу, Изабель заметила краешек белой бумаги, торчащий из-под льняной салфетки.
– Нет, я…
– Но я настаиваю. Мы же джентльмены, как вам известно.
Длинные ухоженные пальцы сомкнулись на плетеной ручке. Он направился к дому, Изабель семенила следом.
– Я сегодня днем видела толпу народа в ратуше. Что здесь делает вишистская полиция?
– Так, ничего особенного, к вам это не имеет отношения.
Он вежливо подождал у дверей. Изабель нервно дернула ручку, отворила. Хотя немец имел полное право войти, он ждал приглашения, как гость.
– Изабель, это ты? Где ты была?
– Очереди сегодня сумасшедшие.
Софи играла со своим Бебе на полу перед камином, но тоже выбежала навстречу тетушке:
– Что ты принесла?
Изабель с опаской покосилась на корзинку в руках Бека.
– Свиные голяшки.
– И все? – ехидно спросила Вианна. – А масло?
Софи разочарованно вернулась на коврик у огня.
– Я отнесу в кладовую. – Изабель потянулась за корзинкой.
– Позвольте мне, – возразил Бек.
Он чересчур пристально рассматривал Изабель. Или ей показалось?
Вианна тем временем зажгла свечу и подала Изабель:
– Не трать ее напрасно, поторопись.
Бек чрезвычайно галантно сопроводил Изабель через темную кухню и открыл дверь кладовой.
