– Знаешь, как скрепляют такие сделки?
– Как?
– Поцелуем.
– Очень смешно. Я, между прочим, серьезно.
– Что может быть серьезней поцелуя на пороге войны? – Он почти улыбнулся, но во взгляде время от времени мелькали искры гнева, и это пугало, ведь она по-настоящему ничего о нем так и не узнала.
– Я поцеловала бы того мужчину, у которого хватило бы храбрости взять меня с собой на войну.
– Похоже, ты ничего не понимаешь в поцелуях, – вздохнул он.
– Можно подумать, ты много понимаешь. – Она откатилась в сторонку и тут же затосковала без ощущения его тепла. С деланным равнодушием придвинулась обратно и оказалась с ним лицом к лицу, чувствуя его дыхание.
– Я хочу взять тебя с собой. – Он положил руку ей на затылок, притянул к себе и прошептал, почти касаясь ее губ своими: – Ты уверена?
Изабель не понимала, спрашивает он о войне или о поцелуе, но сейчас это было неважно. Раньше Изабель запросто целовалась с парнями, щедро рассыпая свои милости и совершенно не задумываясь о том, – она не придавала никакого значения подобным пустякам. Но никогда прежде ей не хотелось поцелуя по-настоящему.
– Да, – шепнула она.
От его поцелуя словно что-то раскрылось, развернулось в сердце. Впервые в жизни она поняла, о чем написано в дамских романах; поняла, что душа женщины может измениться так же стремительно, как меняется мир в начале войны.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
Она не произносила этих слов с четырех лет, и тогда они предназначались маме. Внезапно лицо Гаэтона застыло, улыбка стала такой натянутой и фальшивой, что Изабель растерялась.
– Что случилось? Я сделала что-то не так?
– Нет. Конечно, нет.
– Как же нам повезло, что мы встретились, – сказала она.
– Нам жутко не повезло, Изабель. Уж поверь. – И с этими словами он привлек ее к себе и поцеловал.
Она отдалась этому поцелую, заполнившему всю ее вселенную, и наконец поняла, каково это – быть кому-то нужной.
Проснувшись, Вианна прислушалась к тишине. Где-то пела птица. Рядом ворочалась и бормотала во сне Софи.
Вианна встала, подошла к окну, открыла ставни.
Обломанные ветви яблонь свисали, словно сломанные руки; створки ворот болтались на одной петле – остальные две были сорваны. Поле и луг через дорогу вытоптаны. Беженцы разбросали свои пожитки повсюду – чемоданы, тележки, теплую одежду, нести которую слишком тяжело, а надеть на себя – жарко; попадались даже подушки.
Вианна спустилась на первый этаж и осторожно повернула ключ в замке. Прислушалась – тишина. Наконец отважилась повернуть ручку и отворить дверь.
Огород погиб. Они выдрали все, что выглядело хотя бы отчасти съедобным, оставив после себя лишь сломанные стебли и вытоптанные грядки.
Охваченная отчаянием, Вианна обогнула дом. Задний двор тоже разорен. Разрушено все.
Она уже собиралась вернуться в дом, но тут услышала странный звук. Какое-то хныканье. Словно детский плач.
Вот опять. Неужели кто-то бросил младенца?
Вианна подкралась к беседке, увитой жасмином и розами.
Свернувшись клубочком, прямо на земле лежала Изабель – платье изорвано в клочья, лицо в порезах и синяках, левый глаз заплыл, а к корсажу приколот листок бумаги.
– Изабель!
Подбородок сестры слегка дернулся, она приоткрыла один воспаленный глаз.
– Ви, – произнесла она надтреснутым, сухим голосом. – Спасибо, что не позволила войти в дом.
Вианна опустилась на колени, склонилась к сестре:
– Изабель, ты вся в крови. Тебя…
Изабель не сразу поняла, что имеет в виду сестра.
– А, нет. Кровь не моя. Ну, по большей части не моя. – Она огляделась по сторонам: – А где Гаэт?
– Кто?
Изабель с трудом поднялась на ноги, покачнулась.
– Он что, бросил меня? Нет, правда. – Она заплакала. – Он ушел без меня.
– Пойдем, – тихо позвала Вианна.
Она провела сестру в прохладу дома, где та сбросила стоптанные грязные туфли и поплелась в ванную, оставляя кровавые следы на лестнице.
Пока Вианна подогревала воду и наполняла ванну, Изабель сидела на полу, раскинув грязные ноги, бормотала себе под нос и размазывала слезы по пыльным щекам.
Когда ванна была готова, Вианна помогла Изабель раздеться. Та покорно подчинилась и только всхлипывала от боли.
Вианна расстегнула некогда красное платье Изабель, стянула его, боясь, что сестра рухнет от малейшего неосторожного движения. Кружевное белье Изабель местами было в пятнах крови. Вианна распустила завязки, осторожно сняла его.
Стиснув зубы, Изабель забралась в ванну.
– Откинься назад.
Вианна пустила струю теплой воды на голову сестры, стараясь не попасть на лицо. Отмывая спутанные волосы и израненное тело, она все время лепетала какую-то бессмысленную успокаивающую ерунду. Потом помогла сестре выбраться из ванны, вытерла ее мягким белоснежным полотенцем, натянула ночную рубашку, благоухающую лавандой и розовой водой.
– Может, поспишь?
– Поспишь… – пробормотала Изабель, и голова ее бессильно качнулась.
Изабель едва добралась до кровати, глаза ее закрывались. Уснула она прежде, чем голова коснулась подушки.
Изабель проснулась в темноте.
Где она?
Она села в кровати так резко, что голова закружилась. Перевела дыхание, огляделась.
Спальня в Ле Жарден. Ее старая комната. Никаких теплых чувств. Как часто мадам Жуть запирала ее здесь «для ее же блага»?
– Не думай об этом, – вслух произнесла она.
Но тут же вспыли гораздо худшие воспоминания. Гаэтон. Он бросил ее. И тут же всепоглощающее чувство разочарования, так хорошо знакомое, накрыло ее.
Неужели она ничему не научилась в жизни? Люди бросают. Это она знала. Они бросают всех, но особенно – ее.
Изабель надела бесформенное синее домашнее платье, которое Вианна оставила в изножье кровати, спустилась по узкой лестнице, держась за металлические перила. Каждый отдающийся болью шаг казался маленькой победой.
Внизу было тихо, только радио едва слышно бормотало что-то. А, Морис Шевалье поет о любви. Прелестно.
Вианна, в клетчатом фартуке поверх желтого домашнего платья, хлопотала в кухне. Волосы подвязаны цветастым платком. Она чистила картошку, а в чугунном котелке уже аппетитно булькало.
От запахов рот наполнился слюной.
Вианна бросилась ей навстречу, подтащила стул:
– Садись.
